Вечером 16 июля 1948 года на улице Герцена в Москве у зданий Московской консерватории наблюдалось необычное оживление. К подъезду Большого зала консерватории подъезжали черные автомобили. Из них выходили люди в рясах, белых и черных клобуках, с посохами и панагиями. Среди них было значительное число иностранцев. В Большом зале Московской консерватории в этот вечер должно было состояться небывалое для сталинской Москвы событие – концерт духовной музыки в исполнении хора патриаршего Богоявленского собора в Елохове под управлением известного регента Виктора Комарова и при участии знаменитых певцов, например, солистов Большого театра и лауреатов Сталинской премии Натальи Шпиллер и Ивана Козловского. Причем начинался этот концерт с исполнения гимна Советского Союза (в первой редакции) под аккомпанемент органа.
Это было только одно из событий в череде торжественных мероприятий, приуроченных к 500-летнему юбилею автокефалии Русской Православной Церкви. Юбилей церковной автокефалии отмечался с государственным размахом. Торжественные богослужения, заседания, приемы начались 8 июля и продолжались до 18 июля. На них присутствовали представители десяти из тринадцати самостоятельных Православных Церквей. Открылись юбилейные мероприятия «торжественным собранием глав и представителей автокефальных Православных Церквей», на котором его участники выступили с речами и поздравлениями в адрес Русской Церкви. Ближе к концу празднования состоялся торжественный обед в Совете по делам Русской Православной Церкви, на котором присутствовало около 200 человек. Последний день торжеств гости провели в Троице-Сергиевой лавре, а затем иностранные делегации посетили Ленинград, Киев, Тбилиси. В ходе торжеств в Москве были открыты подворья Антиохийской и Болгарской Церквей. Было также запланировано открытие подворья Сербской Православной Церкви, но его отложили из-за обострения отношений между руководством СССР и Югославии. Члены иностранных делегаций покидали СССР с щедрыми денежными подарками и драгоценными предметами церковного обихода, извлеченными из Гохрана.
В рамках празднования состоялось и «Совещание глав и представителей автокефальных Православных церквей», на котором участники торжеств (все, кроме делегаций Константинопольского патриархата и Элладской Церкви, которые присутствовали на торжественных мероприятиях и богослужениях, но уклонились от участия собственно в заседаниях) обсудили вопросы об отношении Православных Церквей к экуменическому движению, об отношении к Ватикану, об отношении к англиканской иерархии и о церковном календаре и приняли совместные резолюции. Все понимали, что именно это Совещание было главным событием этих дней. Юбилейные торжества были только поводом собрать в Москве представителей всех Православных Церквей, некоторые из которых под другим предлогом могли в столицу коммунистического государства и не поехать.
В итоговых резолюциях Совещания говорилось, что «целеустремления экуменического движения» не соответствуют «идеалу христианства… как [его] понимает Православная Церковь»; Ватикан был обвинен в сугубо политической деятельности, в борьбе с демократией, в защите фашизма, в разжигании братоубийственных войн. Резолюция «Об англиканской иерархии», хотя и в мягкой форме, констатировала невозможность признания епископата и рукоположений Церкви Англии со стороны Православных Церквей. В резолюции «О церковном календаре» участники совещания подтвердили необходимость одновременного празднования Пасхи всеми Православным Церквами по юлианскому календарю, тогда как праздники не пасхального цикла было решено праздновать в соответствии с теми календарями (юлианским или григорианским), которые были приняты в Православных Церквах к моменту работы Совещания. Такое положение в отношении календаря сохраняется в православном мире до сегодняшнего дня. Помимо названных резолюций участники Совещания приняли «Обращение к христианам всего мира», в котором они констатировали непримиримые различия между католическим и протестантским Западом и Православным Востоком и возлагали ответственность за опасность развязывания новой войны на агрессивный западный капиталистический и империалистический мир.
Судя по документам, можно было подумать, что тональность этих заявлений соответствовала ожиданиям советского руководства. Однако очень скоро по окончании юбилейных торжеств явным образом проявилось охлаждение в отношениях между советским государством и Русской Православной Церковью. В октябре 1948 года Сталин отменил августовское постановление правительства о передаче верующим 18 храмов и 10 молитвенных домов. Причем за прошедшие два месяца большая их часть уже была передана верующим, в них был проведен ремонт и начались богослужения. Это был явный сигнал местным и партийным властям о начале давления на Церковь. Перестали открываться новые храмы. Несмотря на позицию Совета по делам Русской Православной Церкви и на тысячи ходатайств со стороны верующих, ни один храм не был открыт до 1954 года. Перестали регистрироваться священнослужители, имевшие судимость, а таких было большинство. Возобновились (хотя и не стали массовыми) аресты священнослужителей. В последующие месяцы Московской патриархии под давлением властей пришлось наложить запрет на широко распространенные до этого момента молебны на полях, крестные ходы из села в село, внебогослужебные уроки Закона Божия с детьми, на традиционный крестный ход к водоемам в день праздника Богоявления (Крещения), на участие священнослужителей в паломничествах верующих, а также ограничить разъезды епископов по епархиям.
«Заморозка» в отношениях с государством ощущалась столь отчетливо, что патриарх и иерархи опасались начала новой репрессивной волны. И действительно, в это же время в Управлении пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) шла подготовка нового постановления ЦК об усилении антирелигиозной работы, которое – в свою очередь – могло стать еще одним сигналом для усиления давления на Православную Церковь.
Все это явным образом обозначило кризис политики «нового курса» в государственно-церковных отношениях. И чтобы понять подоплеку произошедшего в 1948 году, необходимо эти события рассмотреть именно в контексте политики «нового курса». Ее суть заключалась в прагматическом использовании сталинским руководством церковного авторитета для реализации своих внешнеполитических планов. При этом ключевой особенностью «нового курса» было определенное совпадение интересов Церкви и советского государства. Это было принципиальным отличием периода 1940–1950-х гг. как от довоенного, так и от более позднего времени, когда власть эксплуатировала церковный фактор в международных отношениях, не учитывая интересы Церкви. В условиях этого совпадения интересов Церковь и советское государство нашли новый modus vivendi. Причем в его рамках уступки были взаимными. Власть осознавала, что успешные действия церковных лидеров на международной арене невозможны без расширения сферы церковной жизни в самом СССР и шла навстречу их пожеланиям, в том числе, в части открытия церквей.
Если проследить основные этапы «нового курса» с точки зрения тех внешнеполитических задач, которые ставило советское руководство перед церковной дипломатией, то, обобщая, можно сказать, что в начале Второй мировой войны главным было выстраивание отношений по церковным каналам с союзниками по антигитлеровской коалиции, Англией и США, с 1943 года – интерес сместился в область создания содружества Православных Церквей Восточной Европы при лидерстве Московского Патриархата, а с 1945 -го была поставлена еще более амбициозная задача: Русская Православная Церковь должна была стать центром мирового Православия, добиться доминирования не только среди церквей Восточной Европы, но и среди древних Восточных патриархатов, сформировать своего рода «восточный Ватикан» в Москве. В документах тех лет речь шла прямо о «созыве Вселенского собора» в Москве с целью наделить патриарха Московского «статусом Вселенского», вместо Константинопольского патриарха. Тем самым, советское руководство через религиозные институты вступало в большую игру за доминирование на Ближнем Востоке в надежде вытеснить из этого региона Великобританию. Не вызывает сомнений, что такие масштабные задачи не мог поставить кто-либо иной кроме Сталина. Однако вопрос, в какой степени они были реализуемы, оставался открытым. Характерно, что чрезмерную амбициозность поставленных после 1945 г. задач понимали и церковные деятели. Они избегали говорить о «Вселенском соборе» в Москве и предпочитали упоминать о необходимости созыва совещания для обсуждения церковных вопросов. (Это очень хорошо видно из доклада митр. Николая (Ярушевича), процитированного в статье А.А. Кострюкова. Митр. Николай, как бы поддерживая высокую инициативу, по сути, пытается показать ее не реализуемость.)
Ожидаемым образом усилия Совета по делам Русской Православной Церкви и самих иерархов по созыву в 1947 г. «предсоборного совещания», натолкнулись на противодействие Восточных патриархатов и других греческих церквей. В результате сроки созыва Совещания были перенесены на год, а само оно приурочено к юбилею 500-летия автокефалии Русской Церкви. Но в 1948 г. о его «предсоборном» статусе открыто уже не упоминалось. Да и само оно, будучи вполне успешным с точки зрения церковных деятелей, совсем иначе воспринималось «директивными инстанциями». Действительно, о первенстве Московского Патриархата в православном мире речь на Совещании не шла. Единство участников Совещания в вопросе осуждение экуменического движения оказалось мнимым: в августе 1948 г. на первой экуменической Ассамблее в Амстердаме присутствовали в том числе и представители Антиохийского патриархата, делегация которого подписала резолюцию Московского совещания. Стало ясно, что член антиохийской делегации митр. Илия (Карам), по сути, дезинформировал Москву о намерениях своего патриарха. Ударом по позициям Москвы стало и то, что в ноябре 1948 г. под прямым давлением американской администрации на Константинопольский патриарший престол был избран Афинагор (Спиру), занимавший до этого архиепископскую кафедру в США. Патриарх Афинагор занимал последовательно антикоммунистическую позицию, что в условиях разворачивающейся Холодной войны имело особое значение для будущего межправославных отношений.
Расхождение церковных и государственных интересов, особенно ярко проявившееся в отношении московского Совещания, и запустило кризис «нового курса» лета 1948 г. При этом нельзя забывать, что он разворачивался на фоне послевоенных структурных противоречий между ЦК ВКП(б) и правительством и борьбы идеологического аппарата за контроль над Советами по делам Русской Православной Церкви и по делам религиозных культов. Партийные инстанции воспользовались явным недовольством Сталина результатами московского Совещания, чтобы начать наступление как на Совет по делам Русской Церкви, так и на саму Церковь. Однако набиравшая силу кампания была остановлена в мае 1949 г. опять же по личному указанию Сталина, который распорядился «решения не принимать» по поводу подготовленного постановления об антирелигиозной работе. В это же время обозначилось новое направление международной деятельности Русской Православной Церкви. С 1949 г. она включилась в мировое движение сторонников мира, которое Советский Союз стремился использовать в пропагандистских целях. В апреле 1949 г. митр. Николай (Ярушевич) участвовал в Конгрессе защитников мира в Париже и вошел в состав постоянного комитета образованного тогда Всемирного совета мира. Впрочем, значимость церковной дипломатии по сравнению с периодом 1941–1948 гг. для советского руководства теперь заметно снизилась. Вместе с тем, выход политики «нового курса» из кризиса 1948–1949 гг. привел к стабилизации положения Русской Православной Церкви в СССР в конце 1940-х – начале 1950-х гг. Церковь могла и дальше, хотя и с некоторой оглядкой, продолжать свою деятельность в рамках сложившегося в 1940-е гг.
Автор: Алексей Беглов, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН