В 1932 году Павел Корин пишет портрет схиархимандрита Игнатия и подписывает его монашеским именем старца – Агафон. Будучи наместником Высоко-Петровского монастыря, ставшего одним из важнейших духовных центров Москвы 1920-х-первой половине 30-х годов, схиархимандрит Игнатий (Лебедев) смог сплотить монахов и не дать развалиться общине в период гонений на Церковь.
В монастыре, который официально считался закрытым, все также совершались постриги в монашество (правда, тайно), велась образовательная работа закрытой Духовной академии. Братия и прихожане оказывали помощь находящимся в заключении священникам. Обитель принимала людей, которые искали духовное наставничество в это сложное время. Отец Игнатий принимал каждого, выслушивал и давал наставления. Даже находясь в заключении, схиархимандрит Игнатий не оставлял попечения о своих духовных чадах. Он писал им письма, которые впоследствии стали рассматриваться историками как памятник той эпохи мученичества. В них запечатлены как необыкновенная сила христианского духа, так и гнетущая атмосфера всеобщей вражды и разделения, которыми в равной степени отмечен этот период истории. Письма содержат богатый материал для изучения взаимоотношений между наставником и его учениками в условиях травли и тотального преследования. Из заключения он писал своим чадам: «Слава Богу за все случившееся – это одно можем сказать! С Ним везде хорошо, и на Фаворе, и на Голгофе!».
Каким же был духовный путь этого стойкого подвижника веры Христовой?
«Какое у меня золото на конюшне сокрыто!»
Священномученик Игнатий родился в 1884 году в городе Чухломе Костромской губернии в благочестивой семье Александра Константиновича и Марии Философовны Лебедевых и в крещении был наречен Александром. Отец его был секретарем съезда мировых судей Чухломы, за безупречное исполнение своих обязанностей он был произведен в надворные советники и награжден тремя орденами. Мать его была дочерью секретаря земского суда.
Александр получил образование в Солигаличском духовном училище и Костромской духовной семинарии. В 1903 году он поступил в Казанский ветеринарный институт. Живя в Казани, Александр познакомился со схиархимандритом Гавриилом (Зыряновым), настоятелем Смоленской Зосимовой пустыни, которому рассказал о своем стремлении стать монахом. Отец Гавриил благословил его на этот путь, сказав, что «его желание монашества есть звание Божие», но прежде исполнить сначала уже имеющееся у него послушание − окончить институт, а затем уже приезжать в обитель. Об этом периоде своей жизни он писал впоследствии игумении Казанского монастыря Варваре: «Как Вам известно, начатки монашества и даже самое понятие о духовной жизни я получил в Казани, во дни моего студенчества. Батюшка отец Гавриил, матушка Аполлинария, батюшка Варсонофий – вот мои земные руководители и наставники, а невидимые и небесные наставники были и есть: Царица Небесная, ко святой иконе Которой – Казанской – я всегда имею особую любовь и во дни казанского жития всегда притекал к ней; затем – святитель Варсонофий, святая обитель которого была как бы домом для души и тела моего. В храме у святых мощей его я пережил лучшие часы и минуты моей жизни, которые не знаю, когда повторятся; службы в сей обители, за которыми я постоянно бывал, – это было воспитание моей души, моя трапеза; при одном воспоминании о них я и сейчас еще чувствую как бы некоторую духовную сытость, так они напитали меня! Еще притекал я за помощию и к святителю Гурию. Вот с кем, главным образом, и каким духовным родством связана душа моя в богоспасаемом граде Казани».
Молодой студент Александр, жаждавший скорее поступить в монастырь, закончив институт и не дожидаясь вручения дипломов, пришел в Зосимову пустынь. Здесь он становится духовным чадом преподобного Германа (Гомзина). Главным послушанием юного Александра поначалу стал уход за скотом и лечение всех монастырских животных. Много времени он проводил на пастбищах и на конном дворе. Воспитание настоящего монашеского духа осуществлялось в полном послушании своему духовному наставнику. Игумен Герман сказал однажды одному из своих духовных детей о смиренном послушнике: «Какое у меня золото на конюшне сокрыто!» Александр прошел все монастырские послушания: пел на клиросе, работал в аптеке, продавал книги и иконы в монастырской лавке, исполнял полевые работы, трудился в просфорне.
«И есть сын у вас – и нет его, и умер он – и жив он!»
В 1910 году Александр был пострижен в рясофор. Свободное от послушаний время юный монах стал уделять чтению трудов святых отцов, особенно преподобных Симеона Нового Богослова и Исаака Сирина. Особой любовью пользовались у него труды святителя Игнатия (Брянчанинова), в них он находил ответы на волнующие его вопросы, видел в нем единомышленника. Читая духовную литературу, он делал выписки из наиболее для него близкого и поучительного. Ему было интересно узнать от святых отцов, как можно спастись в условиях падения духовности и выдвижения на первый план материальных ценностей. В писаниях святителя он находил ответы на волнующие его вопросы подвижничества своего времени, в нем он видел подвижника близкого своим взглядам и переживаниям.
В Великую Среду 1915 года инок Александр был пострижен в мантию с именем Агафон, в честь преподобного Агафона, подвижника Египетского. Вот что он пишет в своем дневнике: «18 марта 1915 года. День пострига. Родители! И есть сын у вас – и нет его, и умер он – и жив он! (Господи! Всегда бы таким себя чувствовать!) Охватит сердце твое злоба – хватайся руками за сердце… а там на Кресте Сама Любовь – Христос распятый. Все хороши, все добры зело».
Перед исповедью отец Герман сказал постригаемому: «Если хочешь, чтобы я тебя принял от Евангелия, так вот тебе мои заповеди; если согласишься их выполнить, то я приму тебя». Заповеди были такими: 1) не ездить на станцию, 2) не выходить без дела за ворота, 3) не читать газеты, 4) не празднословить.
Вскоре после пострига он тяжело заболел гриппом, который осложнился энцефалитом. Последствия этой болезни в виде паркинсонизма остались у него на всю жизнь. В это время кроме обычных своих послушаний молодой монах исполнял обязанности письмоводителя при игумене. В 1918 году отец Агафон был рукоположен в сан иеродиакона, а в 1920 году Патриарх Тихон рукоположил его во иеромонаха. На каких бы послушаниях угоднику Божиему ни приходилось трудиться, он никогда не прерывал внутренней духовной работы. Внимательный ученик строгого старца, он воспитывал себя в нищете духовной, находя удовлетворение душе своей в строгом иноческом делании.
«Монастырь без стен и одежды»
В начале 1923 года старец Герман мирно скончался, а вскоре Зосимова пустынь, как и практически все обители в те годы, была закрыта. Отец Агафон по благословению иеросхимонаха Алексия (Соловьева) переехал в Москву. Его приютили духовные дети отца Алексия.
В октябре 1923 года иеромонах Агафон вместе с некоторыми другими зосимовскими братьями принял приглашение владыки Варфоломея (Ремова), настоятеля московского Высоко-Петровского монастыря, начать служение в этой обители. Главным его делом стала исповедь монашествующих и приходящих в монастырь странников. Весной 1924 года владыка Варфоломей возвел иеромонаха Агафона в сан архимандрита и назначил наместником монастыря. Отец Агафон был очень внимательным духовником, и скоро вокруг него собралась самая большая паства в Петровском монастыре. По воспоминаниям очевидцев, отец Агафон исповедовал, сидя в маленьком креслице. Он внимательно слушал говорящего, иногда ненадолго закрывал глаза, сам говорил очень мало, лишь иногда задавая какой-нибудь необходимый вопрос; иногда только разрешит грехи, ничего не говоря, иногда скажет слово, которое точно насквозь пронзит душу. Молодых девушек, которые приходили к нему, отец Агафон старался подготовить к монашеству.
С 1926 года, по благословению владыки, батюшка начал совершать тайные постриги в рясофор среди своих духовных чад. Вот как вспоминает о руководстве старца Агафона одна из его духовных дочерей монахиня Игнатия (Пузик): «Души, открывшись батюшке, уходили, только оставив свой «багаж» у его ног. Тут же они получали и новые задачи, и новые указания, им открывался часто новый путь, новое решение жизни. От человека батюшка требовал не только честного, но просто даже ревностного отношения к гражданским и служебным обязанностям, вменяя их как святое послушание». Именно матушке Игнатии мы обязаны многими воспоминаниями о Высоко-Петровском монастыре и о преподобномученике Игнатии (Лебедеве). Она пришла в обитель в 1924 году и приняла постриг в рясофор с именем Варсонофия, а уже после гибели пострадавшего за веру и в его память была пострижена в мантию с именем Игнатия.
Летом 1927 года батюшка решил устроить скит неподалеку от Высоко-Петровского монастыря для своих духовных чад и благословил его иконой Божией Матери «Знамение». В скиту должны были находить духовный приют все сестры, вступающие на иноческий путь. Знаменский скит располагался в подчердачном помещении дома № 3 в Печатниковом переулке (теперь этот дом снесен).
Батюшка очень любил скит, хотя болезнь не позволяла ему часто туда подниматься. Это был чердак высокого семиэтажного дома, стоящего к тому же на высокой горке. Скит находился на Сретенке, недалеко от Петровского монастыря. Когда батюшка объяснял путь в скит, он говорил: «Сначала будет широкая лестница – это мир, а потом узенькая дорожка на чердак – это монашеский путь: там и дверь скита».
Кстати, духовные чада отца Игнатия – тайные постриженицы его общины – сохранили свою общность вплоть до 1970-х годов.
Отец Игнатий всегда очень внимательно относился к выбору имен для своих пострижеников. Поскольку монашество было тайным – «монастырь без стен и одежды», как говорили о нем в Высоко-Петровском, – то таким особым покровом становилось для принявшего постриг новое имя. По мысли отца Игнатия, получив в постриге имя святого, новые иноки должны были подражать житию своего нового небесного покровителя. Батюшка всегда стоял за последовательность восхождения в духовной жизни и, согласно евангельским заповедям, основой всего считал нищету духа. Он говорил: «Так как вы без стен монастырских и без одежды монастырской, надо менять вам имя в рясофоре, чтобы у вас был новый предстатель, чтобы вы чувствовали страх перед своим новым святым и радость, что у вас есть новый заступник». Батюшка хотел, чтобы новая жизнь была более реальна и ощутима в условиях «монашества без стен и одежды».
Чаще тайные постриги принимали женщины, мужчины же, посвящая свою жизнь Богу, по большей части, выходили на открытое служение, становились иеродиаконами и иеромонахами и вскоре подвергались гонениям, арестам, ссылкам, лагерям.
Всякий, кто обращался к батюшке за помощью, получал совет и наставления. Служение батюшки душам человеческим было глубоко самоотверженным. Когда человеку трудно давалось откровение, батюшка готов был положить последние свои силы. «Я готов всю ночь сидеть, – говорил он, – лишь бы ты все мне до конца открыл».
«Ничего не бывает случайного, если тебя обидели или уничижили… Прими это как вразумление от Самого Бога»
В 1929 году здоровье отца Агафона резко ухудшилось, и в Рождественский пост во Владимирском приделе храма преподобного Сергия Радонежского архимандрит Агафон был пострижен в великую схиму с именем Игнатий, в честь священномученика Игнатия Богоносца и в память святителя Игнатия (Брянчанинова), своего любимого духовного наставника. Старцу Игнатию, конечно, было всего лишь 46 лет и для старчества еще рановато, но как сказал один из зосимовских старцев игумен Митрофан об этом: «Ему можно». Число его духовных чад на тот момент достигло почти 400 человек.
В середине декабря 1931 года отец Игнатий был арестован. В тюрьме его продержали десять дней. Хозяева квартиры, где он жил, настаивали, чтобы он прекратил прием духовных детей дома, и он был вынужден переехать в другое место, в Никоновский переулок. Монахиня Афанасия (Давыдова) и Вера Вишвякова обменяли свои квартиры на одну, и получилось три комнаты, в одной из которых поселился отец Игнатий. Здесь батюшка мог принимать людей, здесь иногда совершались богослужения. В 1935 году, когда монахиню Афанасию арестовали вместе с батюшкой, эту помощь старцу вменили ей в вину. Из обвинения следовало, что на ее квартире отец Игнатий «проводил систематическую антисоветскую агитацию, обрабатывал в религиозном и контрреволюционном духе, склонял на тайное монашество и одновременно с этим распространял ложные слухи о якобы проводимых советской властью гонениях на религию и верующих».
Власти настояли, чтобы в 1934 году отец Игнатий был отстранен от служения и исповедания богомольцев. Подчиняясь решению священноначалия, он с этого времени не приходил в храм. Батюшка не мог прийти даже на отпевание своей почившей матери (также его тайной постриженицы с именем Авраамия). Отец Игнатий также очень тяжело переживал разлуку со своими духовными чадами. Он сказал тогда, что поскольку для него все дети духовные равны, то он больше никого принимать на исповедь не будет. Смиряясь перед постановлением церковной власти, отец Игнатий, тем не менее, болезненно переносил невозможность принимать духовных детей; некоторое время он тяжело хворал, сильно страдая от головной боли. В это время батюшка углубился в чтение святоотеческих книг, находя в них ответ и поддержку.
На пятой неделе Великого Поста 1935 года, в вечер чтения Великого канона, схиархимандрита Игнатия арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму. Обосновывая необходимость ареста тяжело больного человека, сотрудники НКВД написали: «Архимандрит Агафон, разыгрывая из себя юродивого (искусственно трясет руками), среди верующих пользовался авторитетом прозорливца и блаженного, имеет большое количество <…> духовных детей <…> При этом архимандрит Агафон внушает своим почитателям мысль о необходимости систематического посещения церкви, и в случае невозможности ходить в церковь из-за работы в советских учреждениях он советует уволиться с работы».
Отвечая на вопросы следователя, отец Игнатий сказал: «Служа в церкви в Петровском монастыре, затем преподобного Сергия и Рождества в Путинках, я имел около двухсот человек духовных детей, почитателей, которые поддерживают со мной тесную связь, систематически приходя ко мне на исповедь за советами и благословением».
По собственному признанию старца, вместе со скорбью тех дней, временами, внезапно Господь посещал его такой радостью, подобно которой он раньше никогда не испытывал. «Хотя я лишен того, к чему стремился всю жизнь – еже жити мне в дому Господни вся дни живота моего – но Он близ…, – писал батюшка в одном из первых писем из заключения, – и сего никто и ничто не отнимет, кроме допущенного по воле нашей нерадения».
В следующий раз отец Игнатий был допрошен незадолго до окончания следствия. «В предъявленном мне обвинении по статье 58 пункт 10 Уголовного кодекса виновным себя не признаю. Действительно, меня на квартире ежедневно навещали мои знакомые, которые делились со мной своими переживаниями, просили у меня советов», — заявил он.
«С Богом везде хорошо, и на Фаворе, и на Голгофе!»
4 июня 1935 года в больнице Бутырского изолятора врачи освидетельствовали отца Игнатия и пришли к заключению, что он «страдает органическим поражением центральной нервной системы в форме энцефалита… По своему физическому состоянию к труду не годен». 8 июня Особое Совещание при НКВД приговорило схиархимандрита Игнатия к пяти годам заключения, и 16 октября он был отправлен в Саровский концлагерь.
Из лагеря он писал духовным детям: «Наконец, после долгого странствования, я на месте, которое указал нам Господь: я в Сарове, в стенах бывшей обители! Слава Богу за все случившееся — это одно можем сказать! С Ним везде хорошо, и на Фаворе, и на Голгофе!»
Весной 1936 года схиархимандрит Игнатий был переведен в лагерь на станцию Сухобезводная неподалеку от Нижнего Новгорода, а затем отправлен в лагерь для инвалидов, находившийся неподалеку от города Алатыря.
В конце жизни отец Игнатий практически не мог самостоятельно двигаться, тяжко страдал от болезней, но не унывал и, как мог, утешал свою паству. Он очень ослабел, «сильно изменился и похудел. Во время свидания с духовной дочерью он завещал своим духовным чадам: «Господа надо любить всем сердцем, Господь должен быть на первом месте, от веры не отрекаться». «Господь всех краше, всех слаще, всех дороже… Спасение в ваших руках, пользуйтесь, пока возможно. Он единая сладость, Он единая радость».
Весной 1937 года состояние здоровья отца Игнатия резко ухудшилось, появились первые признаки пеллагры (заболевания, которое является следствием длительного неполноценного питания). Кормили в лагере скудно, посылки, которые посылались духовными детьми, часто раскрадывались, присылаемых продуктов было недостаточно.
5 сентября 1938 года отец Игнатий, не имевший уже сил из-за голода и болезней, продиктовал последнее свое письмо: «Я жив, но здоровье мое слабовато… Чем дело кончится — не знаю. Но пути человеческия Исправляяй — вся весть. Помяните в скорбях, нуждах, в болезнях и помолитесь. Простите». Последнее его письмо стало своеобразным завещанием мира: «Мир дальним, мир ближним, мир всем любителям сего мира носителем по мере сил старался быть я, к сему миру хощу отъыти, и этот мир оставляю вам, этот мир».
Схиархимандрит Игнатий умер в тюремном лазарете на рассвете воскресного дня, 11 сентября 1938 года, в день усекновения главы Иоанна Предтечи, в половине четвертого утра. Перед кончиной Господь сподобил его исповедаться у бывшего здесь священника и причаститься Святых Христовых Таинств. Спустя несколько дней монахиня Евпраксия приехала в Алатырь и ей показали могилу исповедника на лагерном кладбище, которая впоследствии, однако, была затеряна среди сотен других безымянных могил заключенных. Точное место его погребения установить пока не удалось.
В 2000 году схиархимандрит Игнатий (Лебедев) был канонизирован Архиерейским собором Русской Православной Церкви как священномученик.
Подготовила Татьяна Гарина