Лидия Владимировна – дочь мученика, жена тайного священника, мать служителей Церкви. Для многих из нас Лидия Владимировна была живым и ярким свидетельством несгибаемого мужества церковного народа в годы советской власти и образом истории Русской Церкви в ХХ веке. Но помимо этого Лидия Владимировна стала нашим другом после смерти отца Глеба, когда она сумела принять многих осиротевших чад батюшки под крыло своего участия и сочувствия. Она была удивительно открытым, искренним и радостным человеком, уход которого завершил собой целую эпоху и в нашей жизни и в чем-то и в жизни Церкви.
Глеб и Лидия Каледа после свадьбы. 10 июля 1951 г.
Служение жены священника отец Глеб считал в “Домашней Церкви” высшим служением женщины, которое выше даже пути монашеского. Лидия Владимировна полностью прошла этот путь, на котором человека ждет предельное терпение, предельное самопожертвование и, главное, творчески претворенная любовь в созидании домашней церкви. “Подвиг любви”, к которому призван каждый христианин, есть дело почти невозможное в XX веке, когда количество испытаний, выпадающих на долю человека, превышает, как кажется, пределы возможностей человеческой души. Тем не менее Лидия Владимировна пронесла через всю жизнь полноту радости жизни во Христе. Эта радость жизни находилась как будто в разительном противоречии с реалиями первого этапа жизни Лидии Владимировны. Она потеряла мать, когда ей был год. Любимый отец заменил ей мать. Есть воспоминание Н.Н. Соколовой-Пестовой, которая говорила, что только на коленях у отца ребенок может почувствовать, что такое любовь Бога, поскольку любовь Отца Небесного для детского сознания проявляется через любовь отца земного. Это стало тем началом, с которым дальше уже было не страшно жить. А жизнь была тяжелая. Семья отца Владимира, как и другие семьи священнослужителей, находилась в категории «лишенцев». К ним причислялись бывшие дворяне, более-менее крупные собственники, офицеры императорской армии, раскулаченные после начала коллективизации крестьяне и семьи священнослужителей. Все они были лишены не только политических прав – избирать и быть избранными и т.д., – но были поражены и в экономических прав, и в социальных правах. Их не принимали на учебу, часто не брали на работу сколько-нибудь квалифицированную, их выселяли из городов… Собственно, таким образом семья отца Владимира оказалась в Сергиевом Посаде, причем не только они, а многие семьи священнослужителей. Здесь, под кровом преподобного Сергия все эти семьи «лишенцев», лишенные фактически своих отцов, если они тогда еще были живы, и пребывали.
Для девочки-подростка 12–15 лет, какой была тогда Лидия Владимировна, это стало временем подготовки к расставанию с отцом. Хотя отец Владимир был еще жив, никогда нельзя было быть уверенной, что он приедет домой, что его уже не забрали. Связанный с этим опыт горячей молитвы об отце, которая была услышана, Лидия Владимировна опишет потом в воспоминаниях. Понятно, что последующая потеря отца Владимира будет еще более болезненной для нее, и эту боль она будет проживать всю свою жизнь. Она не могла вспоминать это без слез даже в последние годы своей жизни. И понятно, что каждый момент, каждая надежда на появление отца Владимира в их доме в Сергиевом Посаде было очень ярким ее воспоминанием. Она рассказывала один такой эпизод, как в 1932 году на Троицу, когда они ждали, что отец Владимир снова к ним приедет, она собирала цветы на лугу за домом и дала обет, что если у нее когда-нибудь родится сын, он будет назван в честь прп. Сергия, если папа сегодня придет. И отец Владимир, действительно, появился. Собственно она сдержала свое слово. Действительно, первенец о.Глеба и Лидии Владимировны стал Сергеем.
Отца не стало, когда Лидии Владимировне было 15 лет, причем на протяжении долгих и долгих лет оставалась неизвестность о его судьбе – мука, даже большая, чем известие о быстрой смерти. И эта рана не сломила человека и не озлобила его, а ведь такие случаи мы знаем, когда люди, попавшие в ту же самую ситуацию, потерявшие любимого отца, теряли веру, потому что не могли пережить это и не озлобиться. А у Лидии Владимировны произошло совсем не так. Да, конечно, это оставалось раной, но в этом страдании было очень много сил двигаться дальше.
Атмосфера церковной жизни первых послереволюционных лет была, конечно, совершенно особенной. Церковь, с одной стороны, подвергалась более жесткими преследованиям власти. Конечно, понятно, что позднее, в 30-е годы эти преследования будут носить совершенно другой характер, масштаб будет другой, и характер – еще более интенсивный и жестокий. Но в 20-е годы эти репрессии уже имели место, и масса духовенства и верующих попадали в заложники по декрету «О Красном терроре» осенью 1918-го года. Масса погибала от столкновений гражданской войны, а затем уже в ходе начавшейся в 1922 г. кампании по изъятию церковных ценностей верующие и духовенство приговаривались к высшей мере наказания. Но на всем этом фоне церковная жизнь была очень интенсивная, и была она проникнута очень большим вдохновением. Об этом свидетельствовали люди не только из круга будущего отца Глеба и Лидии Владимировны, но и другие верующие, наблюдавшие церковную жизнь Москвы, Петрограда и других городов.
В эти годы Лидию Владимировну окружала живая христианская среда: сверстники из церковных семей, замечательные старшие друзья, молодость которых пришлась на 20-е годы – время, освобождения Церкви от бюрократического гнета синодального порядка и самоотверженной защиты ее от первых гонений. Это было время особого вдохновения, когда верующие создавали новые формы церковной жизни. Друзья ее отца (в том числе ее приемная мать, М.А. Жучкова) в большинстве своем были связаны с движением Христианских студенческих кружков, а родственники ее будущего мужа – с Александро-Невским братством в Петрограде, крупнейшим церковно-общественным объединением 20-х – начала 30-х гг., организованным в ответ на призыв патриарха Тихона и Поместного Собора Российской Церкви к защите церковных святынь от поругания новой властью.
Сейчас не стоит забывать, что бюрократические оковы, которые сковывали Церковь весь имперский синодальный период, действительно удерживали многих, в том числе образованных людей от прихода в Православную Церковь. Например, среди таких людей был близкий к отцу Владимиру Амбарцумову отец Михаил Шик, которому было трудно прийти в Православие, пока Церковь выполняла возложенные на нее государственные, бюрократические функции. Когда же были устранены эти препятствия, он пришел в Церковь, принял после революции священный сан и стал новомучеником. В подобной ситуации оказался будущий церковный писатель и мыслитель отец Сергий Булгаков. Он стал христиански направленным мыслителем еще в 1905-1907 гг., но вплоть до падения империи нечто удерживало его от того, чтобы посвятить себя служению Церкви. Это была общая тенденция. Действительно, падение синодальных оков для многих открыло ворота в Православную Церковь.
С другой стороны, многие верующие, которые до этого, может быть, были далеки от Церкви и прохладно к ней относились, теперь были одушевлены идеей защиты Церкви, защиты церковного достояния от преследований. Поэтому обращения Патриарха Тихона и Собора нашли большой отклик со стороны верующих. На фоне этого отклика, этого стремления к защите церковного достояния, в Петрограде возникло крупное общественное движение – Александро-Невское братство. В круг этого братства, так или иначе, входили многие верующие, которые имели отношение к семье будущего отца Глеба Каледы. И мама отца Глеба, и его отец были из круга Петроградской церковной интеллигенции. Эти связи оставались актуальны для них на протяжении всей церковной жизни. Ведь из этого же круга, из круга Александро-Невского братства происходил и будущий духовник отца Глеба, митрополит Иоанн (Вендланд), который и рукоположил его в 1972 году.
Было и другое направление духовно-христианской жизни, связанное, прежде всего, с духовными поисками молодежи, которые начались еще до революции и которые привели к возникновению целой серии христианских студенческих кружков. Кружки были внеконфессиональные, т.е. туда входили и православные, и например, протестанты, которые вместе занимались чтением Священного Писания. После революции многие деятели и члены этих ХСК связали свою жизнь с церковным служением, приняли священный сан и многие стали новомучениками российскими. Отец Владимир Амбарцумов, папа Лидии Владимировны был одним из лидеров этого движения. Так в семье будущего отца Глеба и Лидии Владимировны, соединились такие разные течения церковной и духовной жизни 1920-х годов: очень церковное и вместе активное движение, связанное с Александро-Невским братством, и очень интенсивный и вдумчивый поиск Церкви, который шел в Христианских студенческих кружках.
В повседневной жизни Лидия Владимировна никогда не «афишировала» свою церковность. В общем, это было не очень принято и могло обратить слишком большое внимание на человека, который, например, подпевает в церкви. Вообще все их поколение было воспитано на том, чтобы особенно не выражать свои чувства и свою церковность внешне; все было достаточно сдержанно. При этом у Лидии Владимировны эта сдержанность не переросла в закрытость, отчужденность от людей, в страх перед ними. Потому что, к сожалению, постоянный самоконтроль очень часто изнурял психику людей. А ей, действительно, надо отдать должное, у нее этого никогда не было – ни закрытости, ни страха, ни какой-то подозрительности. И это при том, что они, действительно, жили в очень конспиративных условиях, особенно в ту пору, когда отец Глеб стал тайным священником. Лидия Владимировна умела соблюсти этот замечательный баланс человеческой открытостью и четким пониманием того, что и кому можно говорить. Она вообще обладала удивительной естественностью, это было очень характерная и дорогая нам всем черта, которая, в общем, нечасто встречается у людей их поколения.
Следующим этапом в ее жизни стало тайное священство отца Глеба, принятое им в 1972 г. С самого начала это было и ее служение. Недаром митрополит Иоанн (Вендланд) поставил главным условием тайной хиротонии отца Глеба согласие на это его супруги. Теперь их семья стала семьей священника. В их доме теперь находился храм, который обустраивала и оберегала, прежде всего, Лидия Владимировна. Храм нужно было сделать из ничего и при том в глубокой тайне, с расчетом на возможный обыск. И она делала все своими руками: подризник – как длинную ночную рубашку, чтобы хранился среди белья, епитрахиль – из полосок ткани, фелонь – из белой скатерти, которая в нужное время застегивалась спереди английской булавкой, небольшой фужер стал Чашей, а другой фужер – дискосом. Окна кабинета завешивались несколькими слоями поролона и одеял, этюдник служил престолом, а тумбочка жертвенником. Плащаницу для служб Страстной седмицы сделали из изображения лика Спасителя с Туринской Плащаницы, окруженной белой лентой и красным бархатом.
По признанию Лидии Владимировны, став священником отец Глеб сильно изменился. Он как бы отдалился от супруги, уйдя в свой храм, в священническую молитву, в служение духовника. При этом дом, семья, домашняя Церковь оставались на ней… Естественно, это отчуждение было только начальным, болезненным, но необходимым периодом в превращении их семьи в семью священника. Позднее отец Глеб «вернулся», а Лидия Владимировна укрепилась в своем подвиге «верной и ревностной» его помощницы. Но теперь они оба по собственному опыту знали, что – как позже написал отец Глеб – «самый трудный женский крест – это путь жены священника; он больше пути монашеского».
О смысле строительства домашней Церкви отец Глеб написал в своей книге. Хочется только сказать, что все, что батюшка написал там, родилось из живого творчества их совместной жизни с Лидией Владимировной, здесь запечатлен их совместный опыт, и в этом смысле – она была его со-автором, со-творцом семьи и домашней церкви. В свете этого воспринималось совершенно естественно, что первые несколько изданий «Домашней церкви», которые вышли уже после смерти отца Глеба, Лидия Владимировна надписывала от них двоих, от отца Глеба и матушки Лидии. И в этом была еще одна драгоценная для нас деталь: в ее лице – несмотря на кончину батюшки – продолжала пребывать среди нас их семья.
В кабинете отца Глеба стояли в ряд три фотографии, запечатлевшие основные вехи жизни их домашней Церкви. Первая 1951-го года, на ней – Лидия и Глеб вскоре после свадьбы. Вторая – 1975-го, на которой – семья в полном составе, уже принявший сан отец Глеб и Лидия Владимировна в окружении всех детей, и затем третья, сделанная летом 1994 г., – убеленные сединами и радостные снова вдвоем сидящие Лидия Владимировна и отец Глеб. Наверное, этот последний этап в их совместной жизни оказался слишком коротким. После выхода на открытое служение отец Глеб уже всецело принадлежал Церкви, и Лидия Владимировна терпеливо ждала по окончании богослужений, когда иссякнет поток духовных детей, идущих к нему… В этом и во многих других эпизодах ее жизни (в согласии на рукоположение отца Глеба, в том, как она приняла благословение на постриг, которое было для нее совершенно неожиданным) было всецелое послушание Церкви.
Мы впервые увидели Лидию Владимировну в Петровском монастыре, это было тогда, когда служба закончилась, а Лидия Владимировна была в храме и ждала отца Глеба. А мы все отца Глеба категорически не отпускали, к нему как всегда стояла очередь, и Лидию Владимировну это беспокоило и сокрушало. Конечно, нам было любопытно, кто-то сказал: смотри, это матушка отца Глеба. Нам всем было интересно, какая же она – матушка отца Глеба. При этом отец Глеб в беседах с нами очень часто приводил Лидию Владимировну в качестве примера и ссылался на ее жизненный опыт. В этом тоже проявлялась замечательная непосредственность, искренность и открытость отца Глеба.
Потом, уже личная встреча произошла во время болезни отца Глеба, когда Лидия Владимировна нас всех приняла в дом, приняла в семью. Ведь когда отец Глеб перестал бывать в храме, то сразу же возникла боязнь, что теперь мы его и не увидим больше. Мы ведь знали, сколько у него обязательств – работа по отделу, и тюрьма, и духовные чада отнимали огромную часть его жизни. И когда он уже был прикован к постели и находился дома, мы очень боялись, что он все свои силы, которые оставались, отдаст как раз этим своим делам, а на нас уже ничего не останется. Когда нам разрешили бывать в доме, то это было, конечно, огромная благодарность Лидии Владимировне, которая открыла для нас дом. Мы нашли семью в этом доме. Мы нашли то же ощущение как, когда человек приходит к любимому бабушке и дедушке. Действительно нас и приняли, и обогрели, и накормили, и интересовались всеми деталями нашей жизни. Тогда, естественно, мы все учились, и отец Глеб огромное значение придавал нашей учебе в Университете. И все это находило огромный отклик и у Лидии Владимировны.
Лидия Владимировна была для нас примером жизни, в которой подвиг и чувств долга, воспринимались как нечто органическое, естественное, как то, что сопровождает «полноту жизни во Христе» (батюшкино выражение). Делалось всегда то, что должно делаться. Невзирая ни на какие собственные ощущения и неудобства, наверное, в этом самое главное. И тут надо сказать, что Лидия Владимировна всегда была погружена в хлопоты. Она всегда вела невероятно деятельную жизнь. На разных этапах жизни это проявлялось по-разному. Когда она была молодая, это учеба. Потом, когда были дети, там было постоянное обустройство семейного гнезда, поскольку то, что пережило их поколение в бытовом плане, нашему поколению даже трудно себе представить. И, тем не менее, дети были выращены, обуты, одеты, выучены… А потом, когда дети, наконец, выросли, в любую свободную минуту Лидия Владимировна читала и писала – вела по-настоящему творческую жизнь, которой в предыдущие годы она была лишена, поскольку, она не работала сначала из-за проблем со здоровьем, а потом просто из-за огромной семьи.
Лидия Владимировна постоянно вовлекала своих близких и друзей в то, что волновало и заботило ее, в судьбы Церкви, в жизнь церкви в ее нескольких поколениях. Лидия Владимировна рассказывала об успехах и трудностях возрождавшегося Зачатьевского монастыря и храма на Бутовском полигоне, всегда делилась успехами внуков, правнуков, какими-то жизненными историями. Последние годы жизни Лидии Владимировны, матери Георгии прошли в творчестве и в общении с детьми, внуками и друзьями. Она постоянно путешествовала, перемещаясь по Москве из дома (еще до принятия пострига) в Зачатьевский монастырь, потом в Бутово. И всюду ей были очень рады, всюду она согревала окружающих своей мудростью и непосредственностью. И ее радостно было встречать на службе в этих местах. Но, кроме того, в эти годы были написаны и напечатаны ее воспоминания, и отдельной страницей ее жизни – была переписка с заключенными. При этом она продолжала – может быть теперь не так часто – вникать и в твои обстоятельства, проявлять очень трогательное участие, в чем-то помогать, например, выбрать небесного покровителя для новорожденного младенца.
Нас особенно интересовал этот момент закрытости и открытости верующего человека в советском обществе, поскольку многие люди, которые приходили в церковь, были вынуждены жить очень замкнутой жизнью и воспитывать детей очень замкнуто, очень ограничивая их связь с советским социумом. А в семье отца Глеба ничего подобного не было. Ограничения были, безусловно, но они были построены так, что никто никогда не чувствовал себя, как бы изгоем общества, или наоборот, каким-то особенно избранным. Отец Глеб и Лидия Владимировна прекрасно понимали, что насильно изымая ребенка из социума, мы одновременно лишаем его возможности формирования собственного чувства истории своей страны. А для отца Глеба это было немыслимым – он видел ХХ век в истории России как продолжение и результат предыдущей истории страны. Мы специально спрашивали Лидию Владимировну о том, как это удавалось сделать? И, собственно, нам было важно, что, Лидия Владимировна говорила, что это делалось сознательно. Например, написано во всех воспоминаниях, что никогда не было такого, что нужно было носить крестик вот откровенно на веревочке, что в 80-е было очень модно и это было распространено. Нет, крестик пришивался к белью, и не надо, совершенно, афишировать, если не спрашивают, то афишировать не надо, а надо жить полноценной этой жизнью. Как все. И действительно, такое воспитание вырастило всю семью отца Глеба в людей, живущих полной жизнью, в самых разных областях.
Я думаю, что самое главное, что донесли и отец Глеб, и Лидия Владимировна и пытались донести до нас, это то, что в каждой области твоей жизни, будь то наука или семья, ты должен вкладывать всю душу. Потому что само ничего не происходит. Дети сами не растут, даже если ты ходишь в церковь постоянно. И нет ничего страшнее, чем вырастить ребенка не христианина. И тогда, в юности нам это не говорили словами, а говорили реальным действенным примером. Потом стало понятным, насколько в этом скрыта глубокая правда, потому что и вокруг мы постоянно видим, что у церковных людей бывают нецерковные дети, у священников бывают нецерковные дети, а бывают дети, которые ушли из церкви. И вот, действительно, в этом был самый главный пример. А теперь уже, конечно, время прошло, и с высоты возраста уже понятно, какой же это был труд, какой сознательный труд и сознательный подвиг. Подвиг любви и подвиг воспитания.
И отец Глеб, и Лидия Владимировна были необычайно душевно одарены. Отец Глеб очень хорошо понимал, как ребенку трудно жить, как ему трудно выдержать свою непохожесть на остальных. И он во всех немножко воспитывал героя. И он всегда очень хвалил детей, если они сумели вдруг от чего-то отказаться. Вот, например, в приходе мальчик Ваня, который учился в классе 4-м или 5-м, говорил, что ему очень трудно не ругаться. Когда вокруг все ругаются, то и ему тоже очень хочется сказать какое-то гадкое слово. И когда он пришел на исповедь в очередной раз, то отец Глеб спросил его: ну, как? И тот ответил, что вроде бы получилось, не ругался. Тогда отец Глеб сделал долгую паузу, даже шаг назад и сказал: «Ваня, ты же мученик! Ты действительно понес подвиг». Понятно, что это такая вещь, которую ребенок не забудет.
Похожий случай произошел с Тусей, старшей сестрой Вани, которой тогда было лет 12–13. Шла Страстная. Вся семья готовилась к Пасхе. И вдруг Тусю зовут на дискотеку, которая состоится как раз в Пасху, в воскресенье. И вот нужно было найти способ, с одной стороны, не пускать на дискотеку, но с другой стороны сделать так, чтобы это было свободное решение. Ведь человек свободное существо, и он спросит, а что вы мне можете предложить взамен? И отец Глеб предложил взамен вообще самое дорогое, он пригласил Тусю праздновать Пасху к себе, на свой семейный праздник. Конечно, отказаться от такого предложения было невозможно. И вот в тихом пасхальном доме они сидели втроем на диване, рассматривали альбомы, книги про природу, – отец Глеб, Лилия Владимировна и маленькая девочка. Так они праздновали Пасху.
И Лидия Владимировна, и отец Глеб, они остались для всех людьми, которые умели показать очень большие и очень важные вещи. И сделать это не через слова, а через дела.