«РАНО, ДО ЗВЕЗДЫ»
33 года назад был убит Александр Мень (22 января 1935 — 9 сентября 1990)
9 сентября 1990 года был убит протоиерей Александр Мень (22 января 1935 — 9 сентября 1990). Вспомним, что об этом незаурядном человеке, выдающемся проповеднике в статье «Миссионер для племени интеллигентов» писал филолог, культуролог, историк культуры, философ, литературовед, библеист, переводчик и поэт Сергей Сергеевич Аверин:
«Чтобы трезво и точно, не впадая в гиперболы, но и ничего не умаляя, оценить масштаб и характер его жизненного дела, чтобы не исказить пропорций и не сместить акцентов, необходимо держать в памяти, в какой час вышел на труд свой этот Сеятель. «Рано, до звезды», – как сказано у Пушкина. Кто не жил в те годы, лишь с большим усилием может вообразить или хотя бы воссоздать умом атмосферу рубежа пятидесятых и шестидесятых. <…> Смертельная, нечеловеческая усталость после едва-едва отошедших в прошлое сталинских десятилетий – и одновременно бодрое обретение второго дыхания всё той же идеологией, «возвращение к ленинским нормам»: борода Фиделя Кастро, бригантинно-целинная комсомольская романтика – и заново рассвирепевший, набравший новую прыть атеизм. О, конечно, не все ценности были утрачены. Среди нас ходили люди, каких уже нет нынче. Доживали свой земной век соблюдшие верность среди всеобщего отступничества, «претерпевшие до конца», не отклонившие от себя, как сказано у Ахматовой, ни единого удара. Но они именно доживали свой век – как, собственно, и было рассчитано: вот доживут, вот вымрут, и ни веры, ни верности не останется. <…> Был подвиг, подвиг молитвенный, подвиг страдания. Были прекрасные духовные руководители для очень сплочённого, но и неизбежно замкнутого, всё более немноголюдного круга верных. Но миссионерство, но проповедь, расширяющая круг своего воздействия, обращающаяся к обществу, каково оно есть, к выпускникам советских школ и вузов, – помилуйте, о чём вы говорите?.. Вы что, не понимаете, что этого не может быть, просто потому, что этого быть не может?.. <…> Это было так ясно. Этому выучил страшный опыт. И вот один человек отказался принять невозможность невозможного. Перед ним были советские люди – какие есть. <…> И всё же это были люди – по вере христианской носители образа Божия, хотя бы тысячекратно искажённого, за которых, согласно тому же вероучению, Господь пролил Свою кровь на кресте; люди, каждый из которых сотворён для вечности. Интеллигент не лучше никого другого, может быть, хуже; но он не меньше никого другого нуждается в спасении. И это особое племя – со своими особенностями, своими предрассудками, своим языком. Можно поморщиться: «образованщина». Миссионеру, однако, этого права не дано; он должен любить племя, среди которого трудится, жить его жизнью, говорить с ним на его наречии, считаться с его особенностями – шаг за шагом, с азов, одолевая его страшную отчуждённость от христианской традиции. <…> Задумаемся ещё раз: когда он начинал, он был один. Потом его окружили люди, всё больше и больше людей, и он отдавал им все свои силы, до предела и без предела; ещё французским писателем Бернаносом сказано, что каждый настоящий священник – «человек съеденный»; съедаемый своими прихожанами. Но в последний час, в час пролития его крови на нашу землю, впитавшую кровь стольких священников, он снова был один, как вначале. Здесь масштаб его жизни. Споры о мнениях, как сказано у апостола Павла, в сравнении с этим малы. Не тот разговор. Воздавая должное его книгам, решимся сказать: то, в каких условиях всё это было написано, больше самих книг. Придут другие люди, напишут другие книги; дай им Бог. Но за о. Александром останется несравненная заслуга: с самого начала не поддаться гипнозу ломавшей и сильных «исторической необходимости». Без героической позы, не отказываясь быть осторожным, но запретив себе даже тень капитулянтства, ни на миг не покладая рук, он сделал невозможное возможным. Он проторил дорогу».
