ОПОЗДАВШАЯ АМНИСТИЯ
Какой могла быть Русская Церковь в конце 1940-х, останься они живы
История не терпит сослагательного наклонения. Тем более Промысл Божий. Тем не менее, мы можем мысленно представить, какими людьми украсилась бы Русская Православная Церковь, получившая в конце Великой Отечественной войны карт-бланш от Сталина, если бы в ее ряды влились репрессированные ранее архиереи. 27 октября 1943 года список из 25 человек, отбывающих наказание в системе ГУЛАГ, из них 24 — в епископском сане, Патриарх Сергий (Страгородский) спешно представит в ходатайстве об амнистии. Последует проверка. Не сразу выяснится судьба каждого из этих пострадавших за веру. Меж тем, сегодня доподлинно известно, что в живых на тот момент оставался лишь один человек из присланного Святейшим списка. Девять из них, не дожив до амнистии, остались в святцах, пополнив своими именами Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской.
Проверка не была завершена
Едва на фоне неимоверных страданий народа в войне 1941–1945 годов в Стране советов забрезжил церковный ренессанс, на стол председателю Совета по делам Православной Церкви при Совнаркоме СССР Георгию Карпову легло заявление Ивана Николаевича Страгородского— Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Сергия:
«Прошу Вас возбудить пред Правительством СССР ходатайство об амнистии перечисленным в прилагаемом списке лицам, которых я бы желал привлечь к церковной работе под моим ведением, — писал Предстоятель Церкви. — Я не беру на себя решать вопрос, насколько эти лица заслужили отбываемое ими наказание. Но я питаю уверенность, что оказанная им со стороны Правительства милость побудит их (и даст возможность) приложить все свое старание, чтобы показать свою лояльность Правительству Союза и без следа загладить прошлую вину» (Переписка с органами НКГБ–ККВД 1943–1944. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 5. Л. 1).
На заявлении Святейшего Патриарха, хранящемся в Государственном архиве Российской Федерации, красным карандашом стоит резолюция, по всей видимости, адресата, но чем-то, по своей манере исполнения и даже почерку, напоминающая руку Иосифа Сталина: «Надо ускорить получение от упр. делами патриархии данных о гражданских именах, фамилиях и провести через (слово неразборчиво) проверку. Подпись (не разборчиво)». Распоряжение, не просто задержалось, что для того времени было не редкость – оно опоздало на целую жизнь, вернее многие жизни… И особенно поражает этот документ сегодня, когда доподлинно известно, что 24 из 25 тех, о ком хлопотал Глава Церкви, на тот момент были убиты. Девять из них за мученический подвиг верности Христу будут многие годы спустя прославлены Церковью.
Восемь священномучеников
Первым по патриаршему списку проходит «Зернов, митрополит Евгений Горьковский, рожд. 1877 г.». Теперь мы уже знаем, что священномученик. Выпускник Московской духовной академии, специалист в области сектоведения, член Священного собора Русской Православной Церкви 1917–1918 годов, невероятно любимый паствой за миролюбие и справедливость. Когда в 1923 году он был впервые арестован в Благовещенске, на его защиту поднялся целый город, пришли даже сектанты. Ежедневно к воротам тюрьмы подъезжала телега с надписью: «В тюрьму для епископа хлеб», и собранного горожанами хватало на всех заключенных. Тактичный, спокойный, житейски мудрый и притом монашески аскетичный, в Соловецком лагере особого назначения, где он находился с 1924 по 1927 год после второго ареста, он был признан старшим среди епископов, даже старших его по рукоположению. Пережив Соловки и ссылку, он, уже будучи епископом Горьковским, был арестован в 1935 году за то, что пошел в клобуке по городу после богослужения. Пасха в тот год пришлась как раз на 1 мая. 7 сентября 1937 года в Карагандинском лагере он был расстрелян.
Евгений (Зернов)
«Масловский, архиепископ Рязанский Ювеналий; 1878 г.». Прежде, чем стать епископом и священномучеником, был дворянином, миссионером, преподавателем, игуменом. После окончания Казанской духовной академии, уже иеромонах, кандидат богословия, отец Ювеналий год служил в Урмийской православной миссии в Персии, потом преподавал гомилетику в Псковской духовной академии, был настоятелем Спасо-Елиазаровского Великопустынского мужского монастыря. В промежутке между двумя своими арестами (в 1924 и 1936 годах), возглавляя Рязанскую кафедру, неустанно помогал репрессированному священству. Расстреляли владыку 24 октября 1937 года в лагере для инвалидов Сиблага (Томская железная дорога).
Иувеналий (Масловский), архиепископ Рязанский
«Крошечкин, архиепископ Павлин Молотовский; 1879 г.» Этот выходец из крестьян, 17 лет подвизавшийся в монастырях и навсегда сохранивший в себе простоту, кротость и незлобие, также стал священномучеником. Его житие сохранило такие факты: если он видел, что кто-то раздражался на него, то не мог успокоиться, пока не испросит прощения у этого человека; в своем садике он построил мостик через дорожку, по которой проложили тропу муравьи, чтобы случайно не наступить на них; любил петь церковные песнопения вместе с народом. Редкие душевные качества святитель сочетал в себе с высоким интеллектом. Всего за год, будучи послушником Новоспасского монастыря, он окончил курс Московской духовной академии. Ареста в его жизни было два, в 1926 и 1936 годах. В последнем случае ему присудили 10 лет лагерей, но до освобождения он не дожил: вместе с группой духовенства в Кемеровском лагере был расстрелян 3 ноября 1937 года.
Священномученик «Гагалюк, архиепископ Курский Онуфрий; 1892 г.» возглавляет длинный список священнослужителей, приговоренных к расстрелу 17 марта 1938 года, и не случайно. Его житие особенно пространно и трогательно, благодаря множеству письменных свидетельств, в том числе его личному писательскому наследию: лишенный права служить и проповедовать, владыка оставил богатое наследие. Более 300 статей духовного содержания — и целых пять арестов, начиная с 1923 года. Вся Сибирь стала ему родной. День его расстрела и памяти — 1 июня — совпадают.
Его судьбу в последнем заключении и в день расстрела, а также канонизацию, разделил упомянутый в списке представленных к амнистии «Панкеев, епископ Белгородский Антоний; 1892 г.».
Еще священномученики. «Пылаев, епископ Тульский Онисим; 1876 г.». Прошел полковым священником всю Первую мировую войну, а в 1924–1925 годах на его квартире в Нижнем Новгороде собиралось духовенство для обсуждения вопросов православного миссионерства в обстановке усиления безбожия и обновленческого раскола. Во все заключения и ссылки брал с собой именную оловянную ложку с выцарапанной сокамерниками надписью «Епископ Онисим», всегда брал ее с собой в предчувствии нового следствия. Во время ареста 6 января 1938 года он не взял ее, понимая, что ни заключения, ни ссылки не будет — владыку расстреляли 27 февраля.
Священномученик «Тихонов, архиепископ Винницкий Иннокентий; 1889 г.», неутомимый труженик на ниве Христовой: во время Первой мировой — духовник раненых и полковой священник, позже воспитанник Петербургской духовной академии и кандидат богословия, преподаватель, знаток церковной археологии и искусства, литургики, устава и старинных знаменных распевов, организатор Александро-Невского братства и многих просветительских кружков. Внес владыка «вклад» и в строительство социализма: в начале 1930-х, на постройке Беломоро-Балтийского канала, куда его отправили по приговору ОГПУ, он был контужен на взрывных работах. А по второму приговору, от 29 октября 1936 года, расстреляли.
Не забыл Патриарх Сергий в ходатайстве об амнистии и о своем келейнике, служившем у него с 1921-го по 1937 год. Архимандрит Афанасий (Егоров), в миру Алексей, ныне преподобномученик, был родом из крестьян, окончил церковноприходскую школу, а в 24 года поступил в Валаамский монастырь. Его обвиняли в оказании материальной помощи находящемуся в заключении за антисоветскую деятельность духовенству: по поручению владыки Сергия он отправлял денежные переводы репрессированным. Этому делу придавалось чрезвычайное значение, его разбирала Военная коллегия Верховного Суда Союза СССР. После краткого рассмотрения и совещания 19 августа 1937 года судьи огласили окончательный приговор: расстрел с немедленным исполнением. В 1943 году Патриарх Сергий еще надеялся увидеться со своим верным послушником.
Единственный выживший
Его имя стоит в середине списка: «Могилевский, архиепископ Орловский Николай; 1874 г.». Он уцелел после всех сословных чисток, пережил три ареста, два заключения и ссылку в Казахстан, но до конца испил чашу страданий. Никто не брал на работу 65-летнего старика, и он собирал милостыню, после чего в крайнем истощении попал в больницу. Спас его совершенно незнакомый татарин, который признался, что Бог повелел ему это сделать.
10 октября 1944 года, то есть спустя год после упомянутого патриаршего ходатайства, владыка сам направил в НКВД «усердную просьбу»: просил снять с него звание «вольного ссыльного», разрешить уехать в Россию «и там занять епископскую кафедру по назначению Патриаршего Синода». Постановлением Особого совещания при НКВД от 19 мая 1945 года он был освобожден досрочно. А 5 июля постановлением Священного Синода была образована Алма-Атинская и Казахстанская епархия, управляющим которой был назначен архиепископ Николай (Могилевский).
В столице Казахстана, где совсем недавно он побирался как нищий, невероятно полюбили благоговейного архипастыря. Жизнь потекла в мире и почете. В последний год жизни архиепископ Николай был возведен в сан митрополита.
И словно чтобы утешить в подвиге Своего верного раба, не разделившего мученическую судьбу 25 братий, Господь послал владыке Николаю поистине блаженную кончину. Он почил в воскресение 23 октября 1955 года после последнего своего причащения Святых Христовых Таин, в полном сознании и истовой молитве, в окружении молившихся вместе с ним, с последними словами канона на исход души, тихо и спокойно, под начавшийся звон к вечерне. После отпевания в кафедральном соборе Алма-Аты его провожали до кладбища тысячи людей. Сегодня же мы имеем в его лице священноисповедника Русской Церкви.
Какими слугами Церкви и своего народа были остальные из патриаршего списка, не прославленные в чине святости, но также пострадавших за веру и не дождавшихся амнистии? О них мы тоже расскажем. И снова зададимся вопросом: какой же могла быть она, Русская Церковь, если бы в живых в сталинской мясорубке остались те 25 репрессированных, о которых так хлопотал и опоздал Патриарх Сергий? Яркой, духовно сильной и бодрой — несокрушимой перед лицом предстоящих уже вскоре «хрущевских» испытаний? Так думается по-человечески. Но у Церкви между тем измерения два — земное и Небесное. И Небесная Церковь в любом случае восполняет недостаток делателей здесь, на земле.
Автор: Лилия Шабловская