«Прошу оставить общине храм…» Поддержка верующих митрополитом Сергием (Страгородским) на кануне большого террора. 1931-1935 гг.

8 апреля 1929 года ВЦИК и СНК РСФСР принимают постановление «О религиозных объединениях», которое жестко определило место Церкви в пролетарском государстве. Собственно, Церкви как юридического субъекта в СССР уже не было. Церковь отождествлялась с духовенством, представители которого публично признавались властями враждебным классом и именовались «черносотенным духовенством». А как раз с конца 1920-х гг. враждебной рабочему государству группой были признаны и активные миряне, которых власти называли «церковниками». Советская власть, заявлявшая о терпимом отношении к религии, имела в виду не их, а трудящиеся массы, которые, по терминологии тех лет, «еще не порвали с религией», т.е. оставались верующими и нуждались в удовлетворении своих «религиозных потребностей». Постановлением «О религиозных объединениях» власти официально признавали «двадцатку» верующих и избранный из их числа «исполнительный орган» законным хозяйствующим субъектом. С ним заключались договора об аренде храмов, он платил государству налоги, и он же был единственным законным работодателем духовенства. Вместе с тем постановление 1929 года законодательно оформило запрет для религиозных организаций заниматься какой-либо иной деятельностью, кроме как «удовлетворением религиозных потребностей» верующих в стенах арендуемых ими молитвенных зданий. Были запрещены религиозное просвещение, благотворительность, любая хозяйственная деятельность.

В постановлении, как в любом законодательном акте, регулирующим взаимоотношения сторон, в данном случае отношения местных властей и двадцаток, был прописан порядок и процедура регистрации и ликвидации религиозных объединений и групп, а вместе с ними и закрытия храмов. При этом верующие, в лице исполнительного органа религиозной общины, получили право обжаловать постановления властей о закрытии церквей в специально созданной для этого Комиссии по религиозным культам при ВЦИК СССР. Это положение закона давало верующим некоторые права и иногда, действительно, помогало не допустить закрытия церкви.

Правда, местные власти вновь и вновь возвращались к вопросу об отобрании у прихожан намеченного ими «культового здания» и в конечном счете храм, после 3–4 лет борьбы, закрывали. Таким образом, обжалование верующими решения властей в лучшем случае приводило к отсрочке закрытия церкви. Сотни и иногда тысячи подписей верующих, собранные в защиту храма – не принимались в расчет, хотя таковые же подписи рабочих, их наказы местным Советам – служили спусковым крючком, позволявшим запускать вопрос о ликвидации церкви. Несомненно, власти надеялись на то, что простые верующие постепенно перестанут посещать переполненности уцелевшие действующие церкви таким образом Церковь в СССР потеряет свою материальную опору.

Но на деле происходило обратное. Верующие, лишившись своего храма, упрямо переходили в другие церкви, иногда целыми приходами во главе с настоятелем. Неудобства и очевидная несправедливость по отношению к ним со стороны властей быстро размывала идею о возможности существования лояльных властям советских верующих. Пружина социального напряжения начинала сжиматься: это происходило физически в переполненных на праздники еще не закрытых храмах, и на ином уровне от чувства унижения не только людей но, и святынь.

Советские партийные деятели были совершенно правы, утверждая, что вера в Бога и участие граждан в религиозной жизни Церкви формируют среду несогласных с атеистической повесткой советского государства. Иными словами пролетарское государство ни на секунду не доверяло собственному верующему населению. При этом прихожане прекрасно усвоили придуманные для них правила игры и в своих обращениях во ВЦИК казались совершенно лояльными. Поясняя Комиссии при ВЦИК мотивы своего несогласия с закрытием храмов, они на первый план всегда выносили идею о нецелесообразности с практической и экономической точки зрения перепрофилировать их конкретную церковь под какие-то другие потребности государства. И лишь в качестве крайнего, последнего аргумента указывали, что прихожане потеряют возможность удовлетворять свои законные религиозные потребности и таким образом будут сильно «скорбеть».

Этот последний, менее всего принимавшийся властями, аргумент был, на наш взгляд, основным сигналом, который православное сообщество СССР пыталось донести до властей. Причиной скорби тысяч и тысяч верующих выступает советская власть. Нужно ли это для нее? К сожалению, ответом на этот вопрос со стороны государства стали беспрецедентные по масштабу репрессии 1937–1938 гг.

Как уже говорилось, в 1929 г. верующие получили право обжаловать решения местных властей об изъятии у них помещений в специальной Комиссии по делам культа при ВЦИК, возглавил которую П.Г. Смидович. Смидович входил в умеренное крыло ВКП(б). Его представители считали, что антирелигиозное просвещение масс нужно вести осторожно, постепенно формируя условия для добровольного отказа трудящихся от религии. В период его руководства Комиссией жалобы верующих рассматривались достаточно объективно и случаи, когда решения о закрытии церквей отменялись ВЦИК встречаются в документах не один раз. Смидович скончался 16 апреля 1935 г. Документы, которыми мы располагаем, и которые используются в настоящем материале, относятся как раз к периоду 1931–1935 гг.

Первая пятилетка тридцатых годов для Церкви имела определенные результаты. В руках верующих, принадлежавших к официальной Патриаршей Церкви, возглавлявшейся митрополитом Сергием (Страгородским), все еще оставалось большое количество церквей, где регулярно совершались богослужения, а приходы, укрупнившиеся за счет закрытия храмов, послужили некоторому сплочению верующих вокруг остававшихся у них святынь. В борьбе за сохранение этих святынь принимал активное участие сам патриарший местоблюститель. На многих заявлениях, которые поступили во ВЦИК, можно увидеть резолюции митрополита Сергия. Даже беглое знакомство с некоторыми из них дает возможность сказать, что патриарший местоблюститель был прекрасно осведомлен о главных деталях каждого конкретного дела и старался построить аргументацию в соответствии с конкретными обстоятельствами. Резолюции патриаршего местоблюстителя показывают, что в это тяжелое время верующие и пастырь были вместе.

Из наиболее характерных дел, иллюстрирующих сказанное, мы отобрали несколько примеров.

Постановлением Ленсовета от 16 августа 1933 г. был ликвидирован действовавший до того времени в Александро-Невской Лавре Троицкий собор. Его планировали передать Академии наук под выставочную деятельность. Религиозная община собора обжаловала во ВЦИК это решение. На подлинном заявлении верующих можно увидеть штамп с датой поступления документа в Комиссию по делам религиозных культов: 4.10.33 г.[1] К заявлению приложен бланк со штампом Заместителя Патриаршего местоблюстителя и датой: «4 октября 1933 г. № 994. Москва». Очевидно, что верующие получили этот документ в Москве прежде, чем подали свое заявление во ВЦИК.

«В Комиссию при Президиуме Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.

Присоединяюсь к просьбе многотысячной общины, которая пользуется для своих религиозных нужд собором б<ывшей> Александро-Невской Лавры, я очень прошу Президиум ВЦИК удовлетворить их ходатайство об оставлении собора.

Прекрасно зная само здание, я свидетельствую, что оно едва ли может удовлетворить Академию наук для целей выставочного характера. Совершенно основательно община ссылается на помещения б<ывшего> митрополичьего корпуса, более подходящего для этих целей. Просил бы принять во внимание, что целый ряд прекрасных зданий города, пустуют и так же могли бы быть переданы в распоряжение Академии.

По свидетельству митрополита Ленинградского изъятие собора очень и очень болезненно отзовется на всем верующем населении города Ленина.

Митрополит Сергий».[2]

В начале 1934 г. было принято решение о возведении на Ростовской набережной большого дома для Союза архитекторов СССР. На участке, выделенном для строительства дома находилась церковь Благовещения на Бережках, памятник архитектуры XVII в. В связи с планировавшейся застройкой всего района Моссовет и Мособлисполком приняли решения закрыть церковь. Верующие дважды обжаловали решение властей: в первый раз 27 мая, затем 25 июня 1934 г.

Они писали, что приход в основном состоял из рабочих и мелких служащих, «людей верующих и как граждан к Советской власти безукоризненно лояльных и в верности ей в этом храме воспитываемых и утверждаемых»[3]. Со стороны этих людей, «утруждающих ВЦИК своими просьбами», обязующихся «оправдать и заслужить это высокое внимание» весьма искренне звучала просьба отменить решение властей «если не навсегда, то по крайней мере до того времени, когда действительно фактически начнется на месте этого храма та грандиозная постройка дома, ради которой проектируется сломка храма этого и многих соседних с ним домов»[4].

На первом прошении от руки синими чернилами, заверенная личной печатью читается резолюция митрополита Сергия: «Усерднейше прошу оказать содействие удовлетворению настоящей просьбы верующих, если не в первом, то хотя во втором ее виде.

Митрополит Сергий»[5].

1 июля 1934 г. на заседании ВЦИК было принято решение «церковь ликвидировать и снести»[6]. Дальнейшая история показала всю обоснованность сомнений, высказанных общиной храма. Строительство, под которое власти отвели огромный участок земли с московской застройкой, из-за своей дороговизны несколько раз переносилось. Автором проекта был А.В. Щусев, который несколько раз переделывал весь проект. В конце концов, вместо грандиозного ансамбля от проекта остался лишь один центральный дом, спроектированный с самого начала полукругом так, чтобы обогнуть церковь. И храм в 30-е гг. не тронули несмотря на решение ВЦИК. Он просуществовал до конца 50-х гг. когда строительство Дома архитекторов возобновилось, а параллельно с этим началась новая антирелигиозная компания, связанная с именем Н.С. Хрущева.

Весьма показательный пример кампании по ликвидации храмов – закрытие Введенской церкви в селе Черкизово. Храм заложили в 1913 г., но достроить свою церковь верующие смогли лишь в период с 1918 по 1924 г. Силами общины в 1926 г. вокруг территории храма возвели ограду и провели в здание центральное отопление. На фотографии (возможно, Пасхи 1930 г.) запечатлен приход этой церкви: площадка перед храмом заполнена народом до предела. Видимо именно количество людей и общее благополучие прихода стало причиной атаки на него властей. Весной 1933 г. власти принимают решение об использовании здания для организации кинозала. На деле же, после закрытия церкви в здании сначала пытались хранить картофель, а позднее просто снесли.

На жалобе, поданной общиной в ВЦИК 23 апреля 1933 г., также начертана и скреплена печатью Местоблюстителя рукописная резолюция митрополита Сергия: «Входя в действительную нужду многочисленной общины верующих Черкизова, усердно прошу оставить за нею храм. Митрополит Сергий»[7].

Власти мотивировали закрытие храмов неотложными нуждами. Но очень часто нужда в церковном здании пропадала сразу же после его закрытия. О том, что Введенский храм после закрытия долго оставался не использованным, мы узнаем также из резолюции митрополита Сергия, сделанной на «Заявлении» общины верующих соседней Ильинской церкви в том же селе Черкизово. Судьба этого храма оказалась менее трагичной. Его не смогли закрыть главным образом благодаря самоуверенности местной власти, не потрудившейся собрать достаточно настоящих весомых аргументов.

Причиной ликвидации было объявлено желание разместить в церкви общеобразовательную школу. Однако, верующие тут же указали на всю нелогичность этого решения. Во-первых, в Черкизово, недалеко от Ильинской церкви, только что построили большую новую школу. Во-вторых, на территории церкви было действующее кладбище, которое никак нельзя было совместить со школой. И, наконец, прихожане указали, что ровно шесть месяцев назад в Черкизово уже закрыли Введенскую церковь, но вместо того, чтобы передать здание Госкино, как о том было объявлено, стали использовать его для хранения картошки. В заключении верующие просили ВЦИК или оставить им их собственный храм, или передать общине здание закрытой Введенской церкви.

На заявлении «исполнительного органа религиозного общества», составленном 7 декабря 1933 г. плохо читается написанная синим карандашом резолюция митрополита Сергия: «Прошу оказать содействие к оставлению храма за общиной особенно ввиду того, что один храм, отобранный по соседству тоже на неотложные нужды, остается неиспользованным. Митрополит Сергий»[8].

В этой фразе при желании можно обнаружить много подтекста, отражающего личное отношение Патриаршего Местоблюстителя к происходящему. И непризнание изъятия храма: он «отобран» у Церкви. И прямое указание на то, что предъявленные местными властями причины – «неотложные нужды» – на самом деле только предлог для ликвидации храма; иными словами, обман и верующих, и ВЦИК. И апелляция к идее справедливости без какого-либо заигрывания с высшими инстанциями советской власти. И призыв действовать в рамках собственных же законов. Впрочем, это лишь наше гипотетическое предположение.

Вообще вера митрополита Сергия в высшую справедливость в его обращениях к одному из верховных органов советского государства напоминает об исповедничестве. Исповедничество Патриаршего Местоблюстителя было в самом факте постоянного и неуклонного «печалования» перед вот такой властью о своей пастве.

В конце декабря 1934 г. Мособлисполком закрыл церковь Иерусалимской иконы Божией матери на Мясной Бульварной улице (сейчас ул. Талалихина). Храм был кирпичным и довольно большим, 1912 г. постройки. Т.е. вполне новым в хорошей сохранности. В нем намеревались разместить чулочную фабрику для трудоустройства детей беспризорников.

Протест церковной общины поступил в ВЦИК 24 января 1935 г. Прихожане указывали, что их район принадлежит «к Новой Москве», где и так было немного церквей, а к 1935 г. существующие храмы уже были закрыты. На этом заявлении прихода, находившегося тогда на задворках Москвы, также присутствует резолюция митрополита Сергия: «Усердно прошу оказать справедливость многотысячному верующему населению той местности и оставить храм в пользовании общины. Митрополит Сергий»[9].

Вероятно, митрополит вообще не отказывался поддерживать верующих в их попытках отстоять свои церкви. До начала большого террора и массовых репрессий прихожане протестовали массово. Собирать подписи населения в защиту храма священникам и даже исполнительному органу религиозной общины без разрешения властей было запрещено. Но такие коллективные подписные листы все же появлялись. После объявления решения о закрытии церкви Митрофания Воронежского на 2-й Хуторской улице в Москве под Заявлением с просьбой сохранить церковь поставили подписи 226 человек.

Возможно, это было сделано в ответ на заявление местных властей о том, что в церковь «ходят 10–12 человек». Правда, в этот раз власти имели железобетонный аргумент: в связи со строительством московского метро возникла острая потребность в водителях грузовиков для вывоза породы из шахт. Забрать помещение церкви предлагалось для организации в нем школы водителей и техников. На обращении верующих, датированном 8 марта 1934 г. митрополит Сергий написал кратко: «Присоединяюсь к просьбе верующих».[10] Владыка скромно добавил свою подпись к тем 226-ти подписавшимся свидетелям того, что их храм живет, что он им нужен.

Строительство метро в 1930-х гг. стало поводом и причиной для закрытия не одного московского храма.

В апреле 1934 г. Метрострой попросил передать ему для организации школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) здание церкви Живоначальной Троицы на Сретенке. Заявление общины от 18 апреля 1934 г. было составлено максимально корректно. «Конечно, возражать против организации ФЗУ нельзя. Всякое культурное учреждение, а тем более такого типа как ФЗУ имеет вполне определенную ценность. Но когда ради создания одной ценности разрушается другая – невольно возникают возражения… Помимо всего этого для многих тысяч богомольцев храм наш является величайшей святыней и величайшей ценностью. Вся жизнь многих из них, с самого рождения связана с этим храмом и видеть свой родной храм уничтоженным, закрытым – для них величайшее горе, величайшее несчастье. Движимые безграничной любовью к своему родному храму и стараясь предотвратить нависший над ним удар, мы, верующие, прибегаем к единственной и последней надежде – это ходатайствовать перед своим правительством о сохранении нашего храма»[11].

На заявлении чернилами от руки написано владыкой: «Прошу обратить внимание на мотивы заявления и оставить общине храм, для верующих необходимый, а для школы и под<обного> непригодный. Митрополит Сергий»[12]. Печать местоблюстителя. Владыка подчеркивал, что чувства верующих могут уходить глубже прямых религиозных потребностей и власть сделает большую ошибку, если будет игнорировать эти чувства.

10 мая 1934 г. на заседании ВЦИК была ликвидирована церковь Покрова Богородицы на Бакунинской улице. Здание передали для организации мастерских метростроя. Прихожане в Заявлении от 13 апреля 1934 г. писали, что их храм обслуживает громадный район Москвы; что по своему историческому и культурному значению он причислен Наркомпросом к архитектурным памятникам первой категории; что переделка здания станет «уничтожением исторической ценности». Казалось бы, обстоятельства говорят сами за себя. Резолюция местоблюстителя в данном случае столь же ясная: «Усердно прошу оказать внимание заявлению общины и оставить храм в ее пользовании. Митрополит Сергий»[13].

Похожие краткие резолюция патриаршего Местоблюстителя можно обнаружить как раз там, где идет дело о нарушениях властями собственных законов, например, об охране памятников. Это хорошо видно в ситуации с закрытием церкви Георгия Победоносца в Ендове в 1935 г. Очень подробное, составленное в научном ключе (вероятно, кем-то из хорошо образованных прихожан-историков) заявление общины во ВЦИК от 8 апреля 1935 г. Среди прочих причин, на которые ссылаются верующие, указан важный для нас факт – Георгиевский храм к этому моменту фактически стал ковчегом святынь закрытых окрестных храмов. Сюда «с соответствующего разрешения» властей перенесли местные святыни и части богослужебной утвари общины Софийской и Николо-Заяицкой церквей после их закрытия. Вместе с общинами этих закрытых храмов перешло и духовенство. «Кроме сего закрыт храм на Садовнической ул. Св. Косьмы и Дамиана и храмовая его икона также с соответствующего разрешения перенесена опять-таки в Георгиевский храм и его община примкнула к Георгиевской… За самое же последнее время приток богомольцев заметно еще усилился с закрытием соседних церквей на Пятницкой св. Климента, Параскевы, именуемой Пятницей, Михаила Архангела, в Овчинниках и наконец, храма Воскресения в Кадашах, святыни которого хотя перенесены в храм Григория Неокессарийского, на Полянке, но для большей части его бывшего прихода (Кадашевская набережная и Кадашевские переулки) Георгиевский храм является ближайшим…».

Этот текст показывает, что общины после закрытия храма продолжали функционировать вокруг своих святынь, перенесенных в другие церкви. Лишь исключительные обстоятельства приводили к тому, что община распадалась и люди разбредались по другим храмам. Чаще верующие продолжали собираться возле своих святынь. Яркий пример: переход монахинь закрытого Зачатьевского монастыря в Обыденский храм Ильи Пророка вместе со своей чтимой иконой Божией Матери.

На заявлении Георгиевской общины сделана краткая резолюция синими чернилами с печатью местоблюстителя: «Присоединяюсь к настоящему заявлению, усердно прошу оставить храм за общиной. Митрополит Сергий»[14].

26 марта 1935 г. Мособлисполком вынес постановление о закрытии церкви Рождества Богородицы на Бутырской улице «ввиду расширения военного завода № 132, устройства мастерских и лаборатории». В заявлении верующих, датированном 8 апреля 1935 г., вновь указывалось на нелогичность мотивации властей. Прихожане писали, что их церковь не относится к территории завода. Для расширения у завода уже сейчас имеется собственная территория. Более того, на этой территории уже были начаты работы и сделаны фундаменты под продолжение заводского цеха. Последним, но, по-видимому, главным аргументом было упоминание большого числа прихожан и указание на огромную территорию, которую обслуживал храм. Чтобы показать, что постановление Мособлисполкома нарушает советское законодательство, приводятся ссылки на официальные документы Советской власти. «В циркуляре Народного комиссариата юстиции от 3 января 1919 г. (ст. 1) и в циркуляре Н.К.В. Д. от 28 февраля того же года между прочим указывается, что при закрытии церквей Президиумом Губисполкома тщательно должны быть приняты во внимание  религиозные интересы верующих, их привычки, количество населения, пользующегося закрываемою церковью, вместимость ближайших церквей, их отдаленность от данного района и др.».

Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Бутырках. 1930-е гг.

На Заявлении общины синими чернилами сделана запись: «Ввиду того, что православных храмов в той местности совсем не останется и многочисленное население лишается возможности исполнять свои религиозные обязанности усердно прошу оставить храм за общиной. Митрополит Сергий»[15].

Интересно, что владыка использовал распространенное до революции слово «религиозные обязанности», а не «религиозные потребности»: официальный термин в документах советский власти.

Документы о ликвидации прихода Никольской церкви в Звонарях на Рождественской улице в Москве характеризуют общую картину быта московских приходов в первой половине 1930-х гг. Вопрос о закрытии храма поднимался еще в 1931 году. Тогда ходатайство верующих перед ВЦИК также было поддержано митрополитом Сергием и власти оставили храм общине. Церковь была небольшой по площади, не имела ни подвалов, ни собственного земельного участка. В 1934 г. ситуация изменилась. Теперь в этой небольшой церкви количество прихожан значительно возросло. В заявлении общины от 8 марта 1934 г. сказано, что храм обслуживает большой район «от Красной площади до Сретенских ворот в одном направлении и от Мясницкой улицы до Петровки в другом». В число прихожан входят приходы закрытых церквей «Троицкой на Никольской, Софии на Пушечной, Вознесенской в Варсанофьевском пер., Введенской на Большой Лубянке, Предтеченской на Малой Лубянке и Рождественского монастыря». На Заявлении верующих – резолюция владыки: «Вполне присоединяюсь к настоящему заявлению, очень прошу содействовать оставлению храма в пользовании столь многочисленной общины. Митрополит Сергий».[16]

Церковь Николая Чудотворца в Звонарях. 1960-е гг.

Подобную же ситуацию встречаем в истории закрытия Тихвинской церкви в Тихвинском переулке. Здание предназначалось для передачи Станкоинституту. В заявлении верующих (от 31 января 1935 г.) говорится, что «…храм посещается прихожанами закрытого храма Василия Кессарийского. В состав верующих входят общины: собственно Тихвинская, бывшего Миусского кладбища, бывшего Лазаревского кладбища, прихода Новиковской богадельни, часть прихода <церкви> Иоанна Воина, Скорбященского монастыря, часть Казанской <церкви> (с ее настоятелем) и <церкви> села Всехсвятского»[17].

Храм Тихвинской иконы Божией Матери. 1960-е гг.

На заявлении общины резолюция владыки: «Присоединяясь к настоящему заявлению усердно прошу не лишать многотысячную общину ее храма и вместе возможности исполнять свои религиозные обязанности согласно закону. Митрополит Сергий».

Отличный от предыдущих пример можно обнаружить в документах о закрытии церкви Св. Троицы в Останкино. К заявлению общины, поданному во ВЦИК 23 февраля 1934 г. приложена машинописная записка с печатью Местоблюстителя и подписью митрополита Сергия: «Со своей стороны прошу не отказать в возможном удовлетворении просьбы общины, так заинтересованной в сохранении за собой храма в с. Останкине. Митрополит Сергий»[18]. Резолюция эта, на наш взгляд отличается и по тональности, и по форме от многих, процитированных нами выше. Хотя изменение ее формы само по себе ничего не доказывает, однако, мы можем предположить, что оно связано с отношением Патриаршего Местоблюстителя к конкретному приходу.

Церковь Живоначальной Троицы в Останкино. 1930-е гг.

Объясняя мотивы своего ходатайства перед ВЦИК, исполнительный орган религиозной общины храма констатировал, что храм находится на собственной территории; не относится к «Парку культуры и отдыха» и ранее никогда, в отличие от парка не принадлежал графам Шереметевым. Иными словами, церковь всегда была приходской. Это было откровенным враньем. Построенный в имении князей Черкасских, которое затем перешло к Шереметевым, храм видел в своих стенах многих царей и цариц, которые останавливались в графском имении. Все перестройки и реставрации церкви всегда осуществлялись по инициативе и на деньги Шереметевых. Факты – хорошо всем известные.

Экономическое положение прихода в 1930-х гг., в отличие от подавляющего большинства других московских приходов, было хорошим. «В последние два года останкинская община произвела крупный ремонт храма, а именно: ремонт и покраска глав и крыш, промывка всей живописи, устройство печей, которых ранее не было. В настоящем году решено произвести полный наружный ремонт храма, как памятника русского искусства XVII века, на что уже имеется разрешение Главнауки», – писали представители исполнительного органа общины.

Но самым заметным аргументом в обращении общины был рассказ о ее роли в качестве агентов советской пропаганды. «Останкинский храм часто посещается иностранцами, приезжающими в находящийся в Останкине Шереметевский дворец, которые обычно интересуются, происходит ли в храме служба и свободно ли она производится, на что получают ответ о свободном отправлении службы без всякого притеснения. Таким образом Останкинский храм является агиткой перед иностранцами в том смысле, что храм даже музейного характера не закрывается и в нем происходит служба». Но, несмотря на это, власти не пожелали сделать исключение и сохранить церковь в пользовании верующих даже ради возможности использовать его для демонстрации наличия религиозной свободы в СССР перед иностранцами. Не желал такой фальшивой демонстрации и митрополит Сергий. Слишком близки и слишком болезненны были аналогии с обновленцами, активно сотрудничавшими с властями именно в качестве агентов государственной пропаганды.

Перечисленные примеры говорят о том, что Патриарший Местоблюститель в первой половине 1930-х гг. поддерживал тесный контакт с церковными приходами и активно содействовал им в решении проблем с государственными органами и властью в целом.

Местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Сергий (Страгородский). 1943 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Надо более развернутые выводы. 1. Множественность резолюций, их систематичность. 2. Перечисленные примеры говорят о том, что Патриарший Местоблюститель в первой половине 1930-х гг. поддерживал тесный контакт с церковными приходами и активно содействовал им в решении проблем с государственными органами и властью в целом.

3. О храмах – об их переполненности, об объединении вокруг святынь и о сохранении общин [когда будешь переделывать в академический формат, для сравнения взять работу по Вологде].

М.б. что-то еще…

 

 

ГАРФ Д. 1163. Дело о закрытии Кадашей. На жалобе общины 1934 г. Резолюция от руки с печатью Метоблюстителя: «Присоединяюсь к настоящему заявлению. Усердно прошу содействия к удовлетворению ходатайства общины. Митрополит Сергий». Л. 16. Ты хотел это вставить?

 

[1] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1026. Л. 5-5об.

[2] Там же. Л. 6-6об.

[3] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1159. Л. 8.

[4] Там же. Л. 2-2об.

[5] Там же. Л. 9.

[6] Там же. Л. 1.

[7] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1161. Л. 12.

[8] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1166. Л. 7.

[9] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1168. Л. 11.

[10] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1178. Л. 3.

[11] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1187. Л. 3.

[12] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1187.

[13] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1175. Л. 4.

[14] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1165.

[15] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1177. Л. 8.

[16] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1178. Л. 6.

[17] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1186. Л. 16-16об.

[18] ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1184. Л. 8.