Сохранить обретенную в родительской семье православную веру, расплескать ли ее по дороге или спрятать в глубину сознания, как старинные иконы на дно сундука? Трудный выбор предстал перед купеческой дочкой Александрой и ее племянницей Лидией.
Один за другим перечитываю листы с аккуратным машинописным текстом. Перед глазами оживают картинки богато устроенного быта и крепких православных традиций зажиточной купеческой семьи, разоренной когда-то вихрем революции и получившей продолжение в двух поколениях сознательных советских граждан. Не первый раз, погружаясь в родословную людей, хорошо знакомых и живущих рядом, мне приходится наблюдать живой опыт веры. Как религиозность конкретной семьи передавалась (или нет), словно эстафета — сквозь годы и даже разные общественные строи. Как буквально впитанные с молоком матери христианские убеждения влияли на судьбы и поступки детей, чья сознательная жизнь пришлась на годы официального богоотступничества.
В 1970 году наша семья решила перебраться на постоянное место жительства в город Горький. Купили половину деревянного крепкого дома на улице Красноводской. Хозяевами были пенсионеры Виталий Сергеевич и Лидия Александровна Тагуновы, с ними жил взрослый сын, инвалид от рождения.
Лидия Александровна выглядела совершенно обыкновенно — полноватая, просто одетая, с платочком на голове. На вид ей было тогда лет 65-70. Взгляд всегда грустный и как бы немного сонный.
Родители мои, перебравшись из деревни, стали периодически посещать храм, находившийся в километре от дома на высокой горе. Благо, препятствий к тому особенных не было: до духовного возрождения в стране было еще далеко, но и вторая волна гонений на Церковь в лице Никиты Сергеевича давно схлынула, сменившись снисходительным порицанием веры как вредного пережитка. Мать молилась, а отца, по его уверению, привлекало только церковное пение — два хора, один из прихожан, другой из профессиональных певцов Оперного театра. В доме нашем частенько останавливались отдохнуть после службы знакомые богомолки. На праздники приезжали из деревни родственницы, счастливые возможностью помолиться и причаститься после многолетнего перерыва. Удивительно, что соседка наша, Лидия Александровна, в нашу церковь ни разу не заглянула, хотя были слухи, что выросла она в семье священника.
Соседей иногда навещал старший сын с хорошеньким черноглазым мальчиком. Представить тогда было невозможно, что мальчик этот вырастет и станет мужем моей старшей сестры. Именно от него, Александра Тагунова, получила я интереснейший документ — экземпляр напечатанных на машинке воспоминаний Александры Михайловны Пруссовой (Фирсовой), записанных ее сыном Михаилом Николаевичем. Как выяснилось, мемуаристка приходилась Лидии Александровне теткой, родной сестрой ее матери Ольги Чурсаевой (Фирсовой).
Питая пристальный интерес к документальным свидетельствам ушедших эпох, я решила, что, по возможности, обязана передать это живое свидетельство того, как исповедовали нашу православную веру родители и их родители и как решали вопрос своей религиозной принадлежности с наступлением богоборческих времен.
Мемуары купеческой дочки
Сын Александры Михайловны в комментариях к мемуарам отмечает:
«Больше всего поражает меня величайшая память, которой природа наградила маму, прожившую почти 100 лет (она умерла в день своего рождения 25 апреля 1985 года, когда ей исполнилось 99 лет). События и даты почти столетней давности оживают в этих рассказах с удивительной правдивостью и достоверностью. Мельчайшие подробности суздальского быта. Взаимоотношения в семье и обществе, праздники и обряды нашли свое отражение в этих записях».
А вот меня больше всего заинтересовали следующие его строки:
«Кроме обладания многими замечательными качествами была мама удивительно искренне религиозной… 10 марта 1983 года, когда маме было 97 лет, она прочитала мне стихотворение-молитву «К Божией Матери», которую читала в ХIХ веке в родительском поместье под Лытарино крестьянским ребятам:
Дай с усталой головою,
Матерь Божия, склониться пред Тобою,
Дай в горячей молитве забыться
От тоски и печали земной…..
Ты поймешь мою боль и страданье,
Что так часто бывают со мной.
На Тебя все мое упованье,
И люблю я Тебя всей душой».
Как удалось этой женщине, проведя, по большому счету, всю свою жизнь, с ранней молодости до глубокой старости, при богоборческой власти, сохранить верность Христу? Этот вопрос занимал меня чрезвычайно, и для ответа на него я снова и снова вчитывалась в текст воспоминаний Александры Михайловны.
«Все молоко на колокольню убежало!»
Вера в этой богатой и именитой купеческой семье передавалась из поколения в поколение. Суздаль конца XIX – начала XX века — город древних православных традиций, многочисленных храмов и монастырей.
Автор мемуаров кратко упоминает о своей бабушке, насельнице монастыря: «Бабушка моя была в Преподобенском (Ризоположенском) женском монастыре. Она имела там келью (купила ее), но монашеский сан не принимала. Дочь ее была там монахиней. Я по неделе – по две гостила в монастыре, и там учили меня вышиванию. Учили меня монахини-золотошвейки, которые вышивали ризы и другие церковные принадлежности золотом по бархату. Я вышивала по полотну простыми нитками. Я гостила в монастыре обычно в зимнее время. Когда смеркалось, то в монастыре закрывались ставни. Словно мы были там, как от мира отреченные».
Православные традиции буквально пронизывают весь быт купеческой семьи Фирсовых. С ними связано и самое первое детское воспоминание маленькой Александры:
«Самое первое, что из детства сохранила моя память — это посты. Мне было пять лет, но я помню, как строго они соблюдались. Мы просили молока, а нам говорят, показывая на колокольню, что была напротив дома: «Все молоко на колокольню убежало. Вот придет Пасха, и молочка вам дадим, и яичек, все у вас будет». И мы с пониманием терпели.
А до поста… Блины начинали печь с понедельника и до Прощенного воскресенья. Блинов пекли два ведра: одно для хозяев, другое для рабочих. Помню, как брат Вася привозил из Москвы зернистую икру в круглых коробках по 12 килограммов».
Православную веру исповедовали в семье и мать, и отец. Хотя веровали в Бога каждый из них по-своему.
«Храм не строй, а девушку — пристрой!»
Купец Фирсов Михаил Иванович, «папаша», лет сорок добросовестно исполнял обязанности старосты кафедрального Рождественского собора. Еще до этого братья Фирсовы жертвовали в собор крупные денежные суммы. За исполнение обязанностей церковного старосты и заслуги по духовному ведомству Михаил Иванович в 1894 году был награжден золотой медалью «За усердие» на Станиславской ленте.
Однако на страницах воспоминаний младшая дочь порой пеняет «папаше», что тот мало участвует в благоустройстве родного города, а иногда даже и препятствует проектам по его развитию, таким как устройство артезианской скважины для обеспечения горожан питьевой водой. Не слишком охотно помогал Михаил Иванович и малоимущим. Зато на этом поприще отличилась его супруга — «мамаша» Александра Евграфовна, урожденная Белина 1840 года рождения.
«Мамаша была очень религиозной и начитанной. В отличие от папаши она обладала большой добротой, но была очень вспыльчива. Добра она делала много. К ней многие обращались со своей нуждой. Помню, как прачка Марья выдавала дочь замуж. Нужно было помочь. Мамаша говорила дяде Николаю: «Храм не строй, а девушку пристрой!» И дядя Николай, заведовавший кассой, давал 30–40 рублей. А мамаша просила его: «Только Мише не говори». Была мамаша попечительницей детского сада (приюта). В нем было 15–20 девочек — сироты, бедные.
Перед Пасхой у нас дома варилось до тысячи штук яиц. Мамаша рассылала их в богадельни, в два острога и в политическую тюрьму при Спасско-Евфимиевском монастыре.
В семье нашей было 16 человек детей. Я была самая младшая. Помню только четырех сестер (Варвара, Елизавета, Ольга, Софья) и трех братьев (Василий, Владимир и Федор). Остальные восемь детей умерли до моего рождения».
Многотрудная, однако, сложилась жизнь у суздальской купчихи! Постоянные беременности, болезни и смерти детей, хлопоты по хозяйству. И при этом церковные устои Александра Евграфовна соблюдает неукоснительно: «Мамаша вставала в 5 часов и уходила в церковь (ежедневно)… Умерла мамаша в 1918 году на 73-м году жизни».
Автор мемуаров отдает должное православному служению отца, но гораздо ближе ей сердечная и искренняя вера матери, наполненная добрыми делами и любовью к ближнему.
Учителя и священники
Для образования дочери ее православные родители выбрали, разумеется, церковное учебное заведение. В восемь лет девочка поступила в приходское женское трехклассное училище.
«Все три года со мной в классе училась двоюродная сестра Маня. Закон Божий преподавал нам отец Андрей. Он звал меня и Маню (Мария Александровна) «тетушкой и племянницей… Отец Андрей приходил к нам и служил молебны».
Общение со священнослужителями в семье Фирсовых происходило постоянно. Особенно, когда одна из дочерей, Ольга, вышла замуж за священника Александра Михайловича Чурсаева, служившего в селе Ликино, человека, по свидетельству мемуаристки, уважаемого высшим церковным и светским начальством, но имевшего существенный порок — злоупотребление алкоголем.
Учиться дальше Александре очень хотелось, но поступить в гимназию не пришлось – семья не хотела отпускать ее из дома, а подходящих для благонравной девицы учебных заведений в городе не оказалось. Однако энергичная девушка тайком от родителей брала частные уроки и сдала экстерном экзамены по специальности учительницы. Правда, диплом учительницы понадобился ей еще очень нескоро. Разборчивая невеста Сашенька Фирсова нашла свою любовь – небогатого купеческого сироту из города Покрова Николашу Пруссова. Сватовство, помолвка, венчание прошли с соблюдением всех православных традиций. Может, именно с благословения Божиего супружеская пара прожила в любви и согласии всю свою нелегкую, полную испытаний семейную жизнь?
Без злобы и сожалений
А испытания не заставили себя долго ждать. Войны и революции буквально разметали устоявшийся купеческий быт. В 1918 году уйдет из жизни мать Александры, а отца потеря состояния приведет буквально к помутнению рассудка. Когда в 1919 году у него конфисковали имущество, он, сидя у окна в доме своего сына Василия, наблюдал, как одна за другой уезжали подводы из ворот его дома. Кстати, по воспоминаниям соседей Фирсовых, в начале 1990-х годов при разборке уборной во дворе купеческого дома был найден клад из золотых вещей, спрятанный Михаилом Ивановичем, по всей видимости, именно в тот момент. Казалось бы, что для верующего человека потеря богатства? Наверняка ведь читал купец в Евангелии притчу о неразумном богаче. А вот не смирилась душа с потерей нажитого. Все же мамона победил в душе Единого Бога.
Парадоксально, но дочери разоренного купца воспитанное семьей и Церковью нравственное религиозное чувство не мешало (а, может, и побуждало?) видеть несправедливости дореволюционной жизни и желать изменений к лучшему. Молодая женщина скорее сочувственно относится к начальнице детского сада (приюта) Александре Александровне, арестованной за участие в революционных событиях 1905 года и, в отличие от отца, не осуждает деятельность революционеров-«подпольщиков», среди которых был ее двоюродный брат Андрей Николаевич Белкин (Белин).
Впрочем, Александра Михайловна, как настоящая христианка, в своем повествовании вообще воздерживается от осуждения как своих ближних, так и власть предержащих. Вместе с молодым мужем они приняли революцию и в 1917 году даже участвовали в шествии, которое состоялось после свержения самодержавия в Покрове.
Философски отнеслась супружеская чета и к потере материальных благ, последовавшей в результате переворота. Автор мемуаров повествует, как о чем-то постороннем, не касающемся лично ее, что «революция была беспощадной к богатым и их богатству» и о том, что… «начались гонения на «бывших». Нет у автора мемуаров сожаления ни о конфискации родительского богатства, ни о потере своего с мужем имущества и купеческого статуса. Молодые супруги начинают жизнь заново, благо Николай Пруссов находит применение своим коммерческим способностям и при новом общественном строе.
Только однажды с сожалением упомянет Александра Михайловна об утраченных для храма святынях, что когда-то хранил ее отец, церковный староста Рождественского собора.
Заметим, что по приезде на родину, купеческая дочка навещает не только бывший родительский дом, но и храм Божий. Не известно отношение к Церкви детей и внуков автора мемуаров, но уважение к материнской вере сын Михаил в приведенном выше предисловии выражает вполне определенно. Рискну предположить, что с почтением относясь к бабушке и прабабушке, не отвергли потомки и ее веры в Бога. Хотя судить об этом трудно. Ведь миллионы советских людей поддались жестокой антирелигиозной пропаганде — отреклись от христианской веры или спрятали ее в самые глубины своей души.
Происхождение не пригодилось
Что-то подобное случилось и с Лидочкой Чурсаевой, дочерью того самого священника, племянницей Александры Михайловны от сестры Ольги, впоследствии нашей соседкой Лидией Александровной, в замужестве Тагуновой. Она не только не ходила в церковь — нам, ее соседям, никогда не приходилось видеть в ее доме икон. После смерти хозяйки дома и ее внука Александра (муж моей сестры) старинные образа обнаружились тщательно упрятанными в глубинах сундуков. А это уже были не богоборческие годы, все святыни, спасаемые от поругания, односельчане давно повытаскивали из закромов. Что же стало причиной такого отношения к религии поповской дочери? Проблемы в родительской семье, связанные со злоупотреблением спиртным отца-священника? Любовь молодой девушки к красавцу-красноармейцу (возможно, сотруднику НКВД?)? Боязнь навредить мужу, получившему руководящую должность в областном лесном хозяйстве? Или какие-то иные причины отдалили Лидию Александровну от Православной Церкви? Да и была ли вера изначально? Для того, чтобы услышать Божий призыв, откликнуться горячей верой и сохранить ее, невзирая на все житейское, просто родиться поповской дочкой недостаточно. В любом случае, гадать об этом нет смысла, ведь в отличие от своей тетушки Александры Пруссовой (Фирсовой) соседка наша воспоминаний после себя не оставила.
Автор: Вера Крюкова