Период Великой Отечественной войны сегодня представляется нам полным одной-единственной заботы: «Все для фронта, все для победы!» Тем удивительнее, как среди неимоверных усилий и напряжения военных лет простые советские граждане находили в себе силы на борьбу не только с ненавистным внешнеполитическим врагом, но и «против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф 6:12). Архивные документы, изученные в рамках проекта «Церковь верных», открывают нам множество живых свидетельств о жизни Русской Православной Церкви в стране победившего социализма. Особенную религиозную активность составители докладов о положении Церкви отмечают в Краснодарском крае, на земле православного казачества.
Немалиновый звон
Сегодня мы настолько привыкли к колокольному звону, что порой не обращаем на него внимания, и нам трудно представить, какое важное значение имел он для православных верующих в годы Великой Отечественной, когда сталинским распоряжением колокольный звон был возвращен в жизнь Церкви после одиозного закона 1929 года о его запрете. Немало примеров, когда прихожане разграбленных храмов приспосабливали под эти нужды самые необычные предметы. «Мы даже не можем приобрести хотя бы небольшой колокол и «звоним» в колесо из-под автомашины», — жалуются представители церковного совета станицы Курганной Краснодарского края (той самой, где снимались «Кубанские казаки») в своем ходатайстве об отмене налогов от 12 февраля 1944 года (ЦГАОР СССР. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 14. «Информационные отчеты уполномоченных Совета по делам Русской Православной Церкви за 1944 г». Л. 54). В Информационном докладе о состоянии, положении и деятельности Русской Православной Церкви по Воронежской области на 12 июля 1944 года в качестве замены колоколам наряду с колесами упоминаются также рельсы, с оговоркой: «Получается полная иллюзия церковного звона». Видимо, духовная потребность была важнее эстетических запросов.
Что же беспокоило станичников Курганной в неспокойном 1944 году?
«Здание нашего прекрасного и величественного храма, вместимостью в 6–7 тысяч человек, ныне, после почти десятилетнего перерыва служения в нем, нуждается в большом и капитальном ремонте. Иконостаса нет, деревянные полы сорваны, крыша протекает в нескольких местах. Но самое главное, что еще не во всех окнах вставлены стекла, и холодные сквозняки продувают всю церковь, и молящиеся часто серьезно простужаются и заболевают. Необходимо в первую очередь застеклить все окна, чтобы не было сквозняков, и настлать деревянные полы, чтобы молящиеся зимой не стояли на цементе. Но для этого нужны деньги, а их так мало, что едва хватает на текущие мелкие расходы. <…> А госналоги мы платим по прежней оценке здания. Уже уплачена страховая премия на 1944 год в сумме 4 976 руб. Предстоит уплатить еще налог со строений в сумме 5 484 руб. и земельную ренту 480 руб., а всего 11 140 руб. Для государства эти деньги совершенно незначительны, а на них мы могли бы произвести крайне необходимый ремонт нашего храма».
Можно подумать, все-то мысли о кошельке у этих церковников! Но нет, речь идет о здоровье людей и благолепии храма Божиего, пробывшего в небрежении десять лет. И все это на фоне военной разрухи. Поистине удивительно, если задуматься о психологии и мотивах. Доступна ли подобная расстановка приоритетов даже и для нашего щедрого на церковное строительство время?
Что до налогового обложения, оно было настолько несовершенным, что часто равняло приходы и пастырей (а облагались как культовые здания, так и священнослужители) под одну гребенку, так что в результате иереи оказывались должны государству по 80 килограммов мяса и 200–300 штук яиц, не имея абсолютно никакого подсобного хозяйства. На такое абсурдное требование жаловались, например, священники села Николаевского Красногвардейского района и станицы Бейсугской Выселковского района Тафинцев и Демченко.
Жалобы духовенства по налоговым вопросам местный уполномоченный по делам Церкви отправлял на рассмотрение в краевой финотдел. И, справедливости ради, стоит сказать, что благодаря его вмешательству, отдел некоторым из них выносил положительные решения.
«Если храма нет, его нужно создать!»
С изгнанием с Кубани немецких оккупантов, которые, как известно и по определенным мотивам, поощряли открытие храмов и молитвенных домов, число последних уменьшилось, но лишь на самое непродолжительное время. Уже 1 апреля 1944 года в Краснодарском крае насчитывалось 133 патриарших церквей и 86 обновленческих — даже больше, чем в период оккупации, причем шел активный процесс присоединения обновленческих приходов. О способах открытия приходов уполномоченный в своем отчете пишет: «Обыкновенно прихожане находили священника, договаривались с ним и последний приезжал, если он не жил в данной местности, в приход, проходил прописку в милиции и приступал к богослужению. Такие общины в большинстве возникали самотеком, без всякого разрешения райисполкома, но и без какого бы то ни было препятствия с их стороны».
Удивляет, насколько уверенно чувствовали и вели себя здесь, на Кубани, активисты открытия храмов. Ни подстрекательств, ни провокаций и антисоветских выпадов в отчете уполномоченного не отмечено. Зато — множество историй об отстаивании церквей, с настойчивым разъяснением финансовых прав общины и указанием на духовные потребности верующих, и не какой-нибудь церковной двадцатки, а целой станицы. О причинах подобной смелости можно только предполагать: дело то ли в крепких казачьих традициях, то ли в отдаленности от центра, не исключен и личный фактор. Так, что юридическим сопровождением многих ходатайств об открытии молитвенных зданий выступал адвокат Н. И. Доброленский — известная, судя по архивным документам, личность.
«Как правило, в составляемых Доброленским заявлениях по вопросу закрытых в свое время молитвенных домов по решениям соответствующих органов советской власти, — жалуется уполномоченный, — он употребляет везде такие, например, выражения, как «храм у нас был изъят», «церковь у верующих отобрана». В написанной им жалобе на имя крайисполкома заявителей станицы Рязанской он указывает: «РИК отказал нам в регистрации нашего церковного общества на том основании, что в ст. Рязанской не имеется помещения под молитвенный дом. Но это не основание. Если помещения для молитвенного дома нет, то его нужно создать».
Неслыханная, согласитесь, дерзость, учитывая, как свежи еще были в памяти воспоминания о сносе церквей и расстрелах духовенства. Однако кроме дерзости заявитель приводит и массу серьезной аргументации. Так, «в основу своих доказательств Доброленский обязательно вставляет, что церковь приносит пользу государству, что верующие, от имени которых действуют заявители, собрали на нужды обороны и на помощь семьям фронтовиков столько-то и т.п.».
Другим весомым аргументом были расходы, понесенные общиной на строительство или восстановление церковного здания, изъятого в социалистическую собственность. Так, в станице Кореновской при немцах молитвенный дом располагался в здании школы и, разумеется, был оттуда выдворен. Казалось бы, и правильно, однако встал вопрос: «община отпустила на его восстановление и приведение в прежнее состояние 20 тысяч рублей, причем другого помещения в связи с ходатайством взамен предоставлено не было». Вопреки закону (приобретать в собственность какое-либо имущество религиозные организации не имели права) Кореновскому сельисполкому пришлось зарегистрировать сделку купли-продажи дома, который община приобрела за 70 тыс. рублей у колхоза «Большевик».
За храм стояли буквально всем миром. В станице Некрасовской Усть-Лабинского района церковь была разрушена в 1940 году и для молитвенных собраний было приспособлено здание бывшей церковной школы. С окончанием оккупации его передали под столовую детдома, а прихожанам предложили свободный колхозный дом на окраине станицы. Верующие возмутились. В поступившем 29 января 1944 года заявлении в крайисполком они пишут: «Дом находится на самом дальнем конце станицы (от края станицы 5-й дом, а от противоположного конца отстоит на 5 км). Этот дом для общины мал и требует капитального ремонта и «в глазах верующих храм является самым святым, самым дорогим местом», согласно издавна укоренившейся религиозной традиции, ему место только в центре станицы на главной площади». Что до бывшей церковной школы, превращенной в столовую, «это здание строилось исключительно на церковные средства и неоспоримо является церковным. Доказательств этому не требуется, так как свидетелем является вся станица», — поясняется в заявлении.
Споры шли даже о зданиях, которые никогда не были храмами. В станице Ново-Кубанской Воронежской области, например, со времен оккупации люди молились в столовой райпотребсоюза. На требования райисполкома освободить помещение священник Иванов заявил: «Мы здание не освободим, дайте нам подходящее другое, и мы посмотрим тогда, будет ли оно пригодно для нас или нет». Так и не освободили до вмешательства уполномоченного.
Работы в колхозе прекратили – и все на крестный ход
Церковь на Кубани, как следует из Информационного доклада о состоянии, положении и деятельности Русской Православной Церкви на территории Краснодарского края на 1 апреля 1944 года, «была неразрывно связана с историей кубанского казачества, вследствие чего население Кубани в сильной мере отличается религиозностью и церковь продолжает в настоящее время привлекать к себе внимание верующих». Чем же именно? Подробнее об этом читаем в аналогичном докладе по Воронежской области на 12 июля 1944 года:
«В 1942–43 гг. духовенство восстановило обычай хождения по домам верующих с молитвой в рождественский пост. Это хождение приняло массовый характер, подняло дух духовенства, т.к. оно принималось с почетом не только верующими, но в ряде случаев и неверующими. Характерно в этом отношении заявление священника молитвенного дома ст. Пашковской того же района Павла Лысенко: «Если бы Вы посмотрели, с каким умилением принимали верующие, да не только верующие, но даже партийные и военные» (ЦГАОР СССР. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 14. Л. 93).
В настоящее торжество православия превращались крещенские крестные ходы с водосвятием. По рассказам жителей станицы Северской того же района в таком крестном ходе «принимали участие и военные. Военные машины заехали на берег реки. Отмеченные факты не единичны». О грандиозном шествии на реку Кубань 19 января 1944 года с участием до 5000 человек священник Успенского молитвенного дома станицы Ладожской того же района Маркиан Поликсенов, по свидетельству докладчика, рассказывал: «Мы — духовенство и наш приходский совет — накануне Крещения отправились к председателю стансовета о получении разрешения пойти с крестным ходом. Председатель с готовностью и любезностью разрешил и создался величественный агитационный праздник: прекратились работы в колхозах и учреждениях, и все пошли на наш церковный праздник. <…> Мы создали такой крестный ход на реку, о котором говорят и сейчас не только у нас, но даже и в окружающих станицах».
Одним словом, «старые обычаи, связанные с религиозными предрассудками», возрождались. На Вознесение 25 мая 1944 года «священник храма хутора Белый Павловского района Воронежской области Илья Бутанко с разрешения председателя стансовета организовал крестный ход с участием хора певчих, причем во время пути было совершено 6 молебнов, во дворах верующих и около колодцев, с освящением воды и молением о даровании дождя». А, как известно, крестные ходы разрешено было совершать только внутри церковной территории. Значит, не боялись, и не только вставать под хоругвь, но и «давать добро» на это под свою ответственность!
«Факты антисоветского порядка»
Особое внимание духовенство обращало на детей. Совсем как в наши дни! Тот же священник Маркиан Поликсенов «призывал верующих матерей приводить в церковь своих детей, где их будут обучать закону Божию и молитвам. По непроверенным мною данным, такие ученики уже имеются», — пишет уполномоченный. А священник Крестовоздвиженского молитвенного дома станицы Костромской Ярославского района Воронежской области Игорь Конюхов приглашал подростков от 13 лет поступать в ученики церковного хора. «Такие ученики нашлись, и они ходят к нему на дом, где изучают систему нотного церковного пенья. Из этих детей он готовит хор для выступления в храме».
Кроме просветительской велась и социальная работа. По распоряжению епископа Фотия приход Георгиевской церкви в Краснодаре «выдал разным лицам (бывшим женам духовенства и др.) в 1943 г. 25 000 руб. И в 1944 г. — 8827 руб. В соответствии с Вашим инструктивным письмом № 2 мною было дано разъяснение епископу Фотию о незаконности и прекращении выдачи этих «пособий». Однако это разъяснение Фотию не дало результатов».
Необходимость в повышении уровня подготовки духовенства на Кубани хорошо понимали. К проживающему в Краснодаре бывшему академику богословия И. А. Самойловичу епископы направляли кандидатов в священство — «с целью дачи заключения о степени их подготовленности к принятию духовного сана». Среди клириков распространялись листовки на тему, каким должен быть пастырь (а уполномоченные их собирали и прикрепляли к своим отчетам).
Власти признавали, что церковная агитация не оставалась тщетной, доходила и до молодежи, так что участились даже случаи крещения среди комсомольцев. В докладе уполномоченного по Воронежской области описан случай: в городе Ейске «дочь одной коммунистки, придя из церкви домой, начала плакать и говорить своей матери, почему она не крестила ее, почему у нее нет креста, что в церкви священник заявил, что тот, кто не крещен, должен пройти обряд крещения и стала требовать, чтобы ее крестили».
Власти на Кубани всерьез беспокоились «усилением влияния Церкви на массы». Как «факты антисоветского порядка» трактуется то, что староста Преображенской церкви станицы Елизаветинской Марьянского района П. И. Подворко «собрал в состав учредителей общины близких ему лиц исключительно мужчин и только казачьего сословия». «Аналогичную работу по объединению казачества вокруг церкви ведет церковный староста Покровского молитвенного дома станицы Сергиевской Кореновского района Бокарь, который до Октябрьской революции являлся атаманом данной станицы», — докладывает уполномоченный.
И читали газеты
Храм, как и до революции, оставался средоточием всей жизни села. В архивных документах сохранилось множество свидетельств смешения церковных и общественных вопросов. Трудно поверить, но приходский совет общины станицы Ладожской… выдавал денежные субсидии колхозу! Управление колхоза обратилось в церковный совет за помощью в покупке племенного быка и получило от него 2500 рублей. «Купленный бык был затем зарезан, а общине выдали справку, что деньги израсходованы на народные нужды». В докладе от 4 февраля 1944 года упоминается о «тенденции создания пригородного хозяйства в 100 га при краснодарском Красном соборе».
Как бы мы сегодня оценили такой факт: в станице Ладожской Кореновского района Воронежской области священник Успенского молитвенного дома Мокиан Поликсанов в праздники по вечерам собирал в храме собрания и читал газету? Казалось бы, ничего особенного, и в наши дни Церковь инициирует и проводит множество социальных и просветительских мероприятий. Однако укорененные в традициях прихожане начали возмущаться и даже написали жалобу: «Разве у нас храм для того открыли, чтобы читать газету?» Люди еще четко различали церковную и околоцерковную деятельность, вообще духовное и псевдодуховное.
Впрочем, духовная и патриотическая составляющие традиционно соседствовали в проповедях кубанского духовенства того времени. И это, кстати, не всегда нравилось Совету по делам Церкви. Так, к числу «неправильных действий местных партийно-советских органов в вопросах использования церквей и духовенства» отнесен тот факт, что «священники Троицко-Казанского молитвенного дома станицы Ново-Рождественской Тихорецкого района Востряков, Михайло-Архангельского молитвенного дома станицы Кирпильской Усть-Лабийского района Дубакин, Покровского молитвенного дома ст. Чейегинской Брюховецкого района Шипилов, — делали в храме объявления, касающиеся разного рода работ в колхозах и призывали колхозников к укреплению трудовой дисциплины в колхозах».
Отмеченные факты, надо предполагать, лишь малая часть айсберга, составляющего историческую правду о жизни Церкви в СССР в военные и послевоенные годы и хранящегося в архивах, и проект «Церковь верных», собирая их по крупицам, выносит на широкую аудиторию.
Автор: Надежда Барулина